Анна Алмазная - Моя гнилая душа [СИ]

Сделав вид, что не заметил ее смущения, я потянул ее за собой, к портьерам.

— Паша… — сама того не заметив, Оля прильнула к моему боку.

— Чего ты боишься, дурочка? — усмехнулся, вдруг поняв, что не хочу ее отталкивать. — Идем. Я осторожно отодвинул тяжелую ткань. Оля чихнула от поднявшегося облачка пыли. Внутри оказался небольшой зал со сводчатым, местами обвалившимся потолком. Сквозь дыры в своде светило яркое, апрельское солнышко, медленно витали в воздухе шаловливые пылинки. Но внимание мое приковало нечто внизу, за ступенчатыми рядами прогнивших, поломанных скамеек.

— Сцена! — выдохнул я. — Оля, это настоящая сцена! В настоящем театре! Маленькое здание вдруг показалось мне волшебным.

— Не понимаю твоего восторга, — холодно ответила Оля. Я вновь схватил ее за руку и потащил вниз, по укрытым запылившимся ковром ступеням.

— Здесь опасно, — продолжала ныть Оля. — Посмотри, потолок обвалился. Это здание может рухнуть!

— Да брось ты! — засмеялся я.

— Сядь там! — я потянул Ольгу к первому ряду. Девушка выбрала место на скамье покрепче и почище. Неуверенно села, устроив рядом сумку. Я забрался на сцену. Прогнившие половицы опасно поскрипывали, но мне было пофиг. Я хотел играть. И я буду играть. Тут. Для единственного, и даже, как ни странно, несимпатичного мне зрителя.

Но буду играть, и это — главное. Я достал из чехла гитару, сел прямо на пол, перебрал струны пальцами, как бы пробуя их, примериваясь. По груди растеклось знакомое тепло, пересохло в горле, мир вдруг исчез, и пальцы сами начали перебирать струны, заставляя их издавать нужные звуки. Звук был великолепен. Совсем иной чем дома. Акустика в театре оказалась офигенной, потому и сама мелодия звучала совсем иначе.

Сильнее. И все же не достаточно хорошо. Я перебирал струны пальцами, смакуя каждый звук, открывая его заново. Несколько раз останавливался, пробуя сыграть иначе, исправлялся, начинал сначала, вновь останавливался. Возвращался назад, чтобы попробовать снова и еще, и еще, пока мелодия не зазвучала идеально, вся, до последней ноты. Чувствуя себя обессиленным, но довольным, я отложил гитару. И все же мне даже повезло, что Лена не взяла диска. Теперь моя песня звучала гораздо лучше!

— Что это? Я вздрогнул. Надо же, забыл о зрителе. Оля ошеломленно поднялась со скамьи и подошла к сцене. В ее широко распахнутых глазах застыл такой восторг, что я даже опешил. Надо же… Кажется, ей, действительно понравилось.

— Что это было?

— Моя музыка.

— Она великолепна…

— Думаешь? — смутился я. — Вообще-то это песня. Вот слова… Некоторое время Оля стояла неподвижно, уставившись в листок и бесшумно шевеля губами. По сути, я не обращал на нее внимания. Я отдыхал. Даже больше — я находился в волшебной прострации, в какую частенько впадал после хорошо сделанной работы.

— Поиграй еще раз, — попросила вдруг Оля. — Пожалуйста… Странная просьба. Но руки сами запросились к гитаре, будто соскучившись, и я начал играть… Аккорд, еще. Чарующая мелодия, казалось, окутавшая весь зал, мягким, нежным одеялом. И что-то в ней было новое, с одной стороны чужое, а с другой — до боли знакомое и родное. Оля пела. Мои пальцы остановились. Оля замолкла на высокой ноте и посмотрела вдруг на меня испуганно.

— У тебя хорошая память, — прошептал я. — Но не надо. Я писал эту песню не для тебя.

— Давай попробуем, — умоляюще попросила она. — Пожалуйста. Один раз… только один раз. Послушай, как она звучит… Она звучит у меня в голове. Спетая голосом Лены. Она звучит не умолкая… Но… а если, Оля права? А если песня не совершенна? Если Лене не понравится?

— Давай! — выдохнул я, вновь потянувшись к инструменту. Моя верная подруга-гитара откликнулась, музыка расправила крылья и вспарила над залом. Оля пела. Не так, как я хотел, чуточку иначе, но голос… будто сливался с мелодией, дополнял ее, наделял душой. Да… да! Эта песня должна звучать именно так. Восторг, желание, чтобы этот момент продолжался вечно, и мир, растворившийся в нашей игре. Так! Это должно быть именно так! И восхитительное ощущение полета, когда уже и не важно, ни где ты, ни зачем, ни даже — слушают тебя или нет. А когда песня закончилась — дрожь во всем и томительное ощущение нереальности…

— Я и не думал, что у тебя такой сильный голос, — сказал я, разрывая ставшую томительной тишину.

— Не сильный… это музыка… слова… — прохрипела Оля. — Они гениальны, понимаешь? Я просто… чувствую эту мелодию. Мы с ней… будто одно целое. С одной стороны ее заявление было приятно, с другой стороны — меня пробрал неприятный холодок отвращения. Это все не так, совсем не так. Оля прикоснулась к чему-то, что ей не принадлежало. И никогда принадлежать не будет.