«Мы можем позволить себе ребенка. Даже детей».
Но она этого не сказала. Не осмелилась.
Возможно — мелькали мысли — не стоило после смерти мужа селиться так близко от прежнего дома. Тот дом пришлось продать, разумеется. Продать вскоре после скоропостижной кончины супруга, вызванной тяжелой болезнью. Подавленная горем, она тогда осмотрела ряд мест, ища жилье поблизости от своего колледжа, но почему-то ничто не устраивало, и в итоге выбор пал на квартиру в жилищном товариществе, расположенном меньше чем в миле от прежнего дома на Линден-Роуд.
И вот, приближаясь к нему точно так же, как в прошлом, порой одна, а порой с мужем за рулем — Джед не позволял вести никому, — она не могла избавиться от дурного предчувствия, хотя знала, конечно же, знала, что дом теперь принадлежит чужакам и — возможно! — эти чужаки не стоят на страже у окон, выжидая, пока проедет вдова. Тем не менее вблизи бывшего дома сердце начинало биться быстрее: мысленно она привычно ставила машину перед гаражом, проходила мощеный дворик, открывала входную дверь, крашенную в глубокий рубиновый цвет, переступала порог… Ты здесь? Я дома…
Муж не любил, когда она, как это порою бывало, входила в дом. Входила, предвкушая несколько минут для себя… так сказать, личное время, чтобы перевести дыхание, отнести на кухню продукты, купленные по дороге, и уже тогда звать его: «Здравствуй, Джед! Это я…»
Иногда, услышав ее, Джед выходил поздороваться, но чаще она шла к нему в кабинет, большую, уютную комнату на втором этаже в задней части здания, и находила его там.
Однажды вечернее собрание отменили, и она вернулась домой раньше обычного. Двери — все двери — оказались запертыми.
Она подергала входную — заперто. Думая, что это случайность, подергала другую — заперто.
Следующую — заперто.
Разумеется, в сумочке должен был лежать ключ. Так почему же его не оказалось?
Муж очень редко покидал дом. Теперь его машина стояла на подъездной дорожке. Давно отвыкнув брать с собой ключ, она после небольшого колебания постучала в дверь — не громко и не грубо, потому что не хотела побеспокоить супруга, если тот ушел с головой в работу, но ответа все равно не последовало, и — насколько можно было судить — по дому никто не ходил.
Она обошла здание, заглядывая в окна.
— Джед? Джед?!
Наверное, наверху. Или в наушниках — слушает музыку.
Но откуда тогда взялось такое волнение? Подмышки взмокли, по лицу, как заблудившаяся слезинка, стекала тонкая струйка пота.
Впрочем, он был, несомненно, один. Муж никогда никого не приводил в ее отсутствие. Она ему верила.
— Джед? Это я…
Двери были заперты все до единой. В окна она из гордости заглядывать не стала.
В мозгу родилось решение: «Я уеду, будто ничего не случилось. Никто не узнает».
Это произошло еще в досотовый век. Однако шестое чувство подсказывало, что даже если бы она тогда позвонила, муж не снял бы трубку.
Она ушла прочь и вернулась через несколько часов, в обычное время. Все двери оказались незапертыми. Внутри горел свет. Когда она вошла в дом, муж вручил ей небольшой букет из нивяника, гвоздик и красных роз в бутонах.
— Это тебе, любимая. Я соскучился.
Она была тронута. Испытала облегчение. Радостно просияла сладко-наивной и доверчивой улыбкой молодой новобрачной. Поцеловала его в щеку и задала естественный для молодой новобрачной вопрос:
— За что? Сегодня особенный день, да?
— Любимая, с тобой любой день особенный.
Он побрился, гладкие впалые щеки пахли лосьоном. Белая хлопчатобумажная рубашка была свежей, а рукава — закатаны до локтей, чего он практически никогда, а то и вообще никогда не делал.
Позже, когда муж отлучился и не мог ее засечь, она осмотрела его кабинет. Его шкаф в их спальне. Их постель.
Осторожно приподняла одеяла и взглянула на простыню. Та, насколько представлялось возможным судить, была заправлена точно так же, как утром, когда она сноровисто застилала постель.
«Что я пытаюсь тут выискать?»
Она устыдилась самой себя. Она не понимала, что делает.
* * *
«В кого он меня превратил, как такое случилось? Как эта женщина стала… мною?»
В браке один плюс один больше, чем просто два, но временами в браке один плюс один меньше, чем два.
* * *
Муж был прав: ребенок не стоил связанного с ним риска.
Постепенно она пришла к тому же мнению. Их особенное чувство друг к другу, их уникальная любовь безвозвратно изменились бы с вторжением третьего.
Читать дальше