Филиппа Грегори - Дорогами тьмы [litres]

Фрейзе так поспешно смел со стола бумаги, что Лука рассмеялся.

– Прости, Воробушек, но ежели наша госпожа-хозяйка хочет угостить нас ужином с пылу с жару, мы обязаны ей поддаться. И без того мы ей достаточно хлопот сегодня доставили. Хватит уж чинить ей препоны.

Молодая женщина внесла жареное и холодное мясо, свежий хлеб, сыр и сладкий пенистый силлабаб с горой пышных сливок. Фрейзе пододвинул стул, еле дождался, пока брат Пьетро прочтет до конца длинную благодарственную молитву на латыни, и набросился на принесенную еду: низко склонив голову к тарелке, он принялся жадно есть, ни на что не отвлекаясь, почти не дыша.

Долгий день подошел к концу, все валились с ног от усталости. Лука поцеловал руки девушкам, и они, кое-как пожелав своим товарищам доброй ночи, отправились спать. Ишрак улыбнулась Луке, прежде чем покинуть обеденную залу, но ничего не сказала.

Очутившись в своей комнате, девушки, как у них было заведено, расчесали друг другу волосы, заплели их в косы, переоделись в ночные сорочки.

– Тебе не страшно здесь спать? – спросила Ишрак.

– Нет. Танцоров больше нет, чего мне бояться? А тебе – не страшно?

– Нет. Торгаша опасаться нечего, я уверена, сейчас он на пути к Джорджо. Плясунов я тоже не боюсь. Все прошло, сгорело дотла. Но мне кажется, Лука прав и худшее еще впереди. Не для нас, нет, но для евреев.

Изольда, преклонив колени у изножья кровати, погрузилась в молитву, а Ишрак легла на кровать и с блаженным вздохом натянула одеяло до самого подбородка.

– Как я устала, – выдохнула она.

Изольда забралась под одеяло рядом с ней.

– А теперь поведай мне все без утайки, – потребовала она. – Про коробейника, про то, как ты гналась за ним.

– И с чего мне начать?

Изольда широко зевнула.

– Начни с того, как ты примерила сережки и поднялась в комнату хозяйки, чтобы полюбоваться на себя в зеркало.

Медленно-медленно, чуть слышно Ишрак завела свой рассказ:

– Поднимаюсь я наверх, чтобы полюбоваться в зеркале на сережки…

Но Изольда ее больше не слушала, она спала, дыша глубоко и размеренно. Опустив голову на подушку, Ишрак несколько минут глядела на побеленный потолок, прислушиваясь к покряхтыванию старого деревянного дома, готовящегося отойти ко сну. Затем она закрыла глаза и – уснула.

Глубокой ночью, уже перед самым рассветом, когда луна медленно опускалась за горизонт, Изольде приснился сон. Странный сон – не греза о желаемом, не видение произошедших недавно событий, но – кошмар, чужой, даже не ее собственный, невесть как прорвавшийся сквозь пелену ее дремы. Изольду подбросило в постели, и она закричала – душераздирающе, истошно, словно желая докричаться до будущих, не рожденных еще поколений.

Во сне она шла по дороге, той самой, по которой совсем недавно танцевала в своих красных башмачках, но теперь она направлялась к Маутхаузену, а дорога превратилась в две странные, блестящие в лунном свете параллельные линии – узкие металлические бороздки, сверкающие серебром. Дорога змеилась по долине, вдоль берега реки, летела, будто отравленная стрела, пущенная в трепещущее сердце города.

А по дороге, изрыгая клубы дыма из огромной трубы и ревя, как дракон, неслось на неимоверной скорости механическое чудовище, выбивая железными колесами искры из серебристых бороздок, сея вокруг себя страх и трепет.

Изольда перевернулась на другой бок и застонала. Впервые сталкивалась она с подобным монстром, который мчался, как ураган, быстрее, чем самый чистокровный скакун в мире, стремительнее, чем самый бурный поток. Куда бежит он столь зловеще и неумолимо, зачем – она не имела понятия. Она металась из стороны в сторону, пытаясь сбросить путы сновидения, но тщетно.

Из трубы над головой чудища повалил черный дым, заскрежетали тормоза, и Изольда увидела вереницу закрытых наглухо вагонов, скользящих по серебристым бороздкам. Подкатив к высокому каменному помосту, который, если бы плескались о него безмятежные волны, напоминал бы собою причал, вагоны дрогнули и остановились. Повисла гнетущая тишина. На платформе стояли мужчины, похожие на лорда Варгартена – с такими же, как у него, жесткими, непреклонными лицами. У ног их сидели свирепые волкодавы, высунувшие языки в предвкушении свежей крови.

Двери первого вагона разъехались в стороны, и несколько десятков, а может, и сотня изнуренных от голода, напуганных людей – людей, которых засунули в эти закрытые вагоны так, что им было не пошевелиться, которые задыхались, словно вытащенные из воды рыбы, которые слизывали ночную росу со стен вагона от жажды, – нехотя выбрались на озаренную лунным светом платформу. Кто-то не удержался, повалился на холодный камень. С ужасом озирались они, не ведая, куда их привезли и что их ждет дальше, но смутно подозревая, что живыми им отсюда не выбраться.