Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Я смотрю на аватарку и вспоминаю ее. Дина — Динка-льдинка — веселая, всегда улыбающаяся. Настоящий талант, писала стихи, училась на биолога… Мы часто встречались в кругу приятелей — настоящих друзей, не виртуальных безликих призраков. Я переписывался с ней по электронной почте, но никогда — через социальные сети — они тогда еще не были популярны… У нее не было своего блога, своего электронного паспорта, своего виртуального мира… Ее сбила машина — Динка погибла раньше, чем началась социально-компьютерная революция…

Но откуда тогда появилось это письмо? Если это и вправду Дина, то с какого сервера, из какого уголка Вселенной она пишет? И почему прислала мне сообщение только сейчас?

Очень просто. Потому что я тоже… мертв. Мы теперь — по одну сторону от жизни.

Мне представилось странное виртуальное сообщество давно ушедших людей. Неужели им каким-то образом удается общаться? Как они это делают? Пишут бумажные письма на воображаемом столе, если не были при жизни знакомы с компьютерными технологиями? Посылают е-мэйлы из небытия в небытие? Сканируют социальные сети из мертвых людей в поисках тех, кого они когда-то знали, чтобы наконец-то обменяться сообщениями после долгих лет молчания? Далекие пращуры на выцветших фотографиях, ушедшие родные, потерянные друзья… Если с ними можно поговорить, пусть и через какую-то потустороннюю виртуальную сеть… я сделаю это. Что бы ни случилось, какие бы страшные тайны я ни узнал, я буду с ними говорить. Это лучше, чем пустота. Лучше, чем темный экран. И я нажимаю на кнопку «Открыть».

Я люблю картины Мунка и Магритта, а еще истории про зомби, про потерю самоидентификации, про тотальный контроль и про психологов. Так получился рассказ.

— Подпишите петицию! Франкены должны знать, кто они такие! — девушка с огненно-рыжими волосами и посиневшим от мороза носом ткнула мне в руки листовку. Я машинально сунул бумажку в карман и поспешил к вращающимся дверям, кутаясь в шарф. Прием уже начинался, а мои пациенты не любят ждать. Они и так тревожные.

Поднимаясь в лифте на тринадцатый этаж, я подумал, что рыжая девица, сама того не подозревая, обратилась чуть ли не к единственному человеку в городе, который мог бы внятно сформулировать, почему эту петицию подписывать не стоило. Иногда незнание — благо. Особенно для франкенов.

В кабинете меня уже ждали — но это оказался не пациент. Полицейский. Он встал с моего рабочего кресла у окна и показал удостоверение. Меня заинтриговала странность в одежде гостя — одет он был по всей форме, но на голове вместо фуражки у него красовался старомодный черный котелок. Как на репродукции Магритта, что висела над креслом для пациентов: некто в шляпе стоит спиной к зрителю, обращенный к дыре в форме человека, зияющей в красном занавесе.

— Э… чем могу быть полезен? — начал я. — Но, если можно, побыстрее: у меня назначена встреча.

— Вы консультировали профессора Петрова И. Е.? — спросил странный полицейский в котелке.

Я непроизвольно взглянул на дверь — именно этого пациента я ждал с минуты на минуту. Интересный собеседник, хоть и со своими тараканами в голове. Но такая уж у меня работа.

— Вынужден напомнить вам о врачебной тайне, — ответил я с достоинством.

— Даже в случае, если пациент скончался? — парировал полицейский.

От неожиданности я сел в кресло — в то самое, в котором еще неделю назад консультировал Ивана Егоровича.

— Что?.. Как это случилось? — произнес я. Отнекиваться не имело смысла — полицейский наверняка уже заглянул в журнал посещений. Да и камеры слежения на входе легко доказали бы, что профессор Петров бывал здесь.

— Самоубийство, — изрек полицейский. — И вы крайне поможете нам, если вспомните, о чем говорили с покойным в последний раз.

Я ничего не собирался рассказывать этому типу в котелке. Тем более что речь шла, по всей видимости, о моей профессиональной неудаче. Но я поневоле вспомнил мою первую встречу с профессором Петровым.

— Доктор, я знаю человека, который, на самом деле, франкен, — профессор сделал эффектную паузу и выдохнул. — Это я.

Моя реакция несколько разочаровывала его. Видимо, бедняга не знал, что этому синдрому подвержен не он один. Посмотрим, насколько запущено дело.

— Иван Егорович, давайте по порядку. Во-первых, почему «франкен»? Зачем это вульгарное слово?

— Вы знаете почему, доктор.

Я знал. Когда изобрели биороботов, журналисты сразу окрестили их «франкенштейнами» — как и знаменитого киномонстра далекого прошлого, их создавали из мертвых тканей, вживляли провода, электронную начинку, подключали ток и — вуаля: «Оно живое!» Вот только — классическая ошибка обывателей — Франкенштейном звали вовсе не монстра, а его создателя. Но публику не переспоришь — и новых биороботов, которых поначалу называли и разумными зомби, и искусственными людьми, и ходячими трупами, в итоге стали кратко именовать франкенами.