Адам Нэвилл - Дом малых теней

В позах пребывавшей в саду троицы не было ни удивления, ни напряжения. Они все просто спокойно ждали, когда она соизволит присоединиться к ним.

Но не только там, впереди, был кто-то. Кэтрин обернулась к Красному Дому, осязая еще одно присутствие, иное. Чувства не подводили — в проходе застыли еще три фигуры. Трудно было с кем-то перепутать коренастую и неотесанную Мод, которую даже прекрасный летний день не спасал от написанной на лице горечи, вызванной, видимо, утомленностью от тягот прислуживания. Куда больший интерес представляли два маленьких спутника экономки. Они стояли по обе стороны от нее, держа старуху за руки.

Древоликий мальчик-инвалид в черном парике был одет в тот же костюм, коим щеголял в последний раз, когда Кэтрин видела его столь явно. Его ноги-жерди были все так же закованы в подпорки. Он поднял свободную руку, как и в ту пору, когда Кэтрин была всего лишь ребенком, глядевшим сквозь проволочный забор на заброшенное и разоренное здание школы для особых детей. Пальцы были сжаты в крохотный кулачок — судя по всему, такими их делала изначальная отливка или вырезка. Намалеванный на маленькой деревянной голове лик явил ей грустную улыбку из-под завесы непослушных волос.

По другую сторону от Мод стояла девочка. Свет играл на линзах ее очков в оправе из дешевого пластика. Даже на расстоянии, что разделяло их с Кэтрин, было очевидно, что у нее что-то неладное с одним глазом. Ну конечно, глазницу заполняла марля. А на стеклах все еще угадывались следы клея — как и в последний раз, когда Кэтрин виделась с подругой своего детства. Тогда Алисе было всего шесть лет — судя по всему, столько же поныне и осталось.

Единственной чертой, что насторожила и поразила ее, заставив ощущения тепла и уюта отхлынуть, были черные зубы Алисы. Кэтрин хотелось верить, что то была просто дружеская улыбка, а не хищный оскал.

Кэтрин вскочила на кровати в комнате Эдит — и проснулась. Подушки за ее спиной все еще хранили следы метаний во сне.

Только когда жжение в глазах дало о себе знать, Кэтрин поняла, что не закрывала их вообще. Подбородок оказался мокрым, язык высох. И как долго она провалялась так? Свет дня больше не выбивался из-под двери. Снова мрак ночи.

Дверь в комнату все еще была заперта. Скальпель лежал на простынях — там, где она его уронила.

Снова в трансе. Такого еще не было . Кэтрин схватилась за лицо и чуть не заплакала при мысли о том, что была выброшена из довольно-таки сносного видения в ловушку реальности.

Но то, что она только что увидела, было слишком ярким, чтобы быть порожденным трансом. Запахи, тепло — все было чересчур реальным. Она покинула бы забытье полностью счастливой, если бы не тот последний, немного пугающий образ.

Да, то был Красный Дом. Да, там была Алиса и деревянный мальчик из детства. Похоже было, что особняк — или нечто, заточенное в его стенах, — пытается раскрыть свою связь с ее детством, невидимую нить, что всегда их соединяла. Ее чутье указывало именно на это — и эта мысль не пугала ее так сильно, как раньше, как раз-таки из-за Алисы и странного мальца с деревянным лицом. Ведь когда-то она считала его настоящим… Даже спасителем. Его возвращение словно окрасило атмосферу Красного Дома в иные тона.

В ее видении царил разгар дня: яркое солнце, красота природы, спасительный манящий свет. Свет ее детских трансов. Снова и снова она ощущала радость ухода от самой себя, от того мира, что только мучил ее.

На нее больше не охотились во сне, она больше не испытывала страха. По ту сторону сознания Кэтрин оказали радушный прием. Мэйсоны были там — живые и вполне реальные, посреди великолепия сада, который в реальности был преисполнен мух, сорняков и распада. Она пробудилась, чувствуя, что сон одарил ее столь желанной надеждой на освобождение.

Поскольку отход от транса часто сподвигал ее к этому, Кэтрин попыталась снова вступить в контакт с физическим миром — тем единственным, пусть и непривлекательным, что у нее был. После прибытия сюда много связующих с ним мостов сгорело. Спотыкаясь, Кэтрин побрела к двери. Оказалось, что смелости повернуть ручку ей не хватало. Медля, дрожа и переступая с ноги на ногу, она отчаянно старалась не расплакаться.

Где во всем происходящем логика? Зачем Мод и кому-то еще, кто, несомненно, живет в доме, но себя не кажет, убивать Эдит и прятать труп старухи в сундуке на чердаке, запускать френофон, чтобы напугать Кэтрин? Или старуха умерла сама? Или попросту разыграла собственную смерть в угоду извращенной затянувшейся шутке? А эти игры со светом, что делался то ярче, то снова, как сейчас, тусклее — надо думать, где-то на распределительном щитке установлен реостат?