Адам Нэвилл - Дом малых теней

Она не понимала — то ли это бессонница вдруг затянулась на недели, то ли, наоборот, она проспала неделю и лишь наполовину проснулась.

Кэтрин ущипнула себя за запястье. Даже этот простой, казалось бы, жест дался с трудом — руки онемели, отяжелели, пальцы ощущались пришитыми. Но она была в сознании. Мир вокруг нее был реален. Тонкий порез на ее руке саднил.

Где же скальпель? Где постельное белье наконец? Ничего этого не было, даже матраса — она лежала на голой кроватной сетке. В хмуром свете, просачивающемся сквозь забитое досками окно, Кэтрин различила, что ее переодели во что-то, выглядевшее и ощущавшееся как платье. Ее горло перехватывал воротник, жесткий и тугой. Платье доходило до лодыжек, сдавливало бедра. Оно было старым. Когда-то, возможно, белое, ныне же — цвета грязи.

Свет был тусклым, но его хватало, чтобы уверить ее в том, что на дальней стене больше не было стеллажа с куклами. Мебель из спальни также исчезла. Ее окружали голые стены, порядочно загрязненные.

Выходит, ее с самого начала ловко дурманили, чтобы она принимала развалюху за шикарный старый особняк? Нет, в это она не могла поверить. Ее воспоминания о Красном Доме и обо всем, что произошло, были слишком яркими, слишком живыми.

Пока она была без сознания, ее кто-то переодел и оттащил сюда, на непокрытую старую кровать. В какое-то другое место, в другой дом, или, быть может, в ту часть особняка, где она еще не бывала. Ну или же реальность снова преобразилась — радикальнее, чем прежде.

Мысль о том, что она все еще в Красном Доме, в спальне Эдит Мэйсон, и лежит на той же самой кровати, повергала Кэтрин в недоумение и подталкивала к ужасному принятию невозможного. Если ей еще требовались подтверждения — возле кровати стояло огромное черное кресло, опрокинутое боком на голый деревянный пол.

Ее глаза мало-помалу приспособились к темноте. В жидких полосах света на стенах плесень ютилась. Кэтрин и так чувствовала ее запах. Она вспомнила, что замечала эту вонь и раньше, когда ютилась в темноте в выделенной ей комнате, когда вышагивала по темным коридорам. Порой душок проступал и в столовой.

Клочья обоев устилали пол вперемешку со щебнем и листвой. Часть потолка обвалилась — виднелись деревянные балки. Проводка была выдрана из стен. Матрас был брошен где-то там, где раньше, если верить воспоминаниям, стояло зеркало. Он был весь покрыт черными пятнами, настоящими континентами пятен. Часть набивки лежала неподалеку мокрыми комьями.

Кэтрин сжала лицо руками — такими холодными и тяжелыми, что казалось, они принадлежат кому-то другому. Или, по меньшей мере, почти парализованы. Кожа ее лица была скользкой от какого-то крема или мази. Она взглянула на свой грязно-белый рукав и принюхалась — от него несло какими-то тяжелыми незнакомыми духами. Кэтрин осторожно коснулась головы — волосы были собраны в тугой пучок.

На полу рядом с кроватью лежали осколки зеркального стекла, выбитого из рамы много лет назад — теперь, рядом с остальным мусором, они казались жемчужинами. Подавшись вперед неуклюже, Кэтрин потерла пальцем участок потускневшего крапчатого стекла. Повернула его к себе. Ее глазам предстало нечто настолько бледное, что едва ли не голубоватое. Ее кожу будто отбелили хлоркой.

Снаружи донесся звук, который, как Кэтрин думала, ей больше никогда не доведется услышать — рокот автомобильного двигателя и шорох шин по неровной дороге. Вспугнутые шумом, птицы вторили машине скупыми, печальными трелями.

Привстав с кровати, Кэтрин напряглась. На миг ей почудилось, что ее привязали. Но стоило ей подняться и встать на свои неуклюжие ноги, двигаться стало намного легче. Теперь, стоя прямо, она чувствовала себя ловкой и проворной.

Миновав неосвещенную комнату, Кэтрин встала у забитого досками окна. Ей стоило некоторых усилий найти подходящую щель и выглянуть наружу.

В поле ее зрения попал автомобиль. Зеленый фургон — модель старая, винтажная даже. Ехал фургон не спеша, словно водитель осторожничал. Подкатив к границе запущенного палисадника, машина остановилась. Прилегающие к особняку земли теперь окружала ограда из проволоки — раньше ничего подобного тут не было. Большая часть кирпичной стены — той, что прекрасно запомнилась Кэтрин, — куда-то пропала.

При виде человека, вышедшего из машины, у нее закружилась голова. Накатившее на миг облегчение почти сразу же сменилось испуганным ступором.

Леонард Осборн встал у открытой водительской двери. Инвалидное кресло ему совсем не требовалось — он стоял прямо, не пошатываясь даже. Обогнув капот машины, которую Кэтрин ни разу доселе не видела, он застыл перед оградой. Что-то было у него в руках — что-то черное и лохматое. С осторожностью водрузив это незнамо-что на крышу фургона, ее босс повернулся лицом к дому. Он медленно снял куртку, спустил брюки с тонких ног, расстегнул рубашку, двигаясь с нарочитой тщательностью, как если бы его действия были многажды отрепетированы, как будто то была прелюдия к некому особому акту. Когда он стащил с небритых ног трусы, Кэтрин закрыла глаза — успев увидеть, что торс Леонарда, бледный и иссохший, являл собой лоскутное одеяло из толстых линий блекло-фиолетового цвета.