Роберт Блох: Канарейки императора

Куонг стал властителем дома и верховным мандарином над джунглями, равнинами и деревнями своего народа. Его царствование началось с самых пышных похорон в честь отца, а затем он подарил жителям столицы благородную охоту на тигров, устроенную на улицах маленькой деревушки неподалеку. Но эти доказательства милостей не вполне удовлетворяли подданных, которые недовольно ворчали по поводу огромного количества рабов, принесенных в жертву у гробницы его отца во время погребальных церемоний. Другие неблагодарные говорили, что охота на тигров была испорчена гибелью почти всего населения деревни, где она произошла.

Но когда мандарин Куонг объявил о новом законе, участились побеги на побережье. Куонг, как мандарин, являлся судьей по всем уголовным делам в своих владениях, но теперь он заявил, что узурпирует и должность палача. В первые три года его официального правления каждое дело, представленное на рассмотрение, заканчивалось осуждением, и было много случаев, вызванных увеличением числа стражников и особой системой, при которой он платил им вознаграждение за каждого преступника. Он вполне мог себе это позволить, так как среди богатых купцов и землевладельцев множились преступления, а осуждение приводило к конфискации денег и, соответственно, обращению их в доход Куонга.

Будучи палачом, Куонг презирал обезглавливание и любые другие простые виды казней. Приговор больше не выносился публично; Куонг предпочитал темноту своих дворцовых темниц или государственного зала из слоновой кости. Здесь, как утверждали, стены были увешаны человеческими головами, выставленными, словно охотничьи трофеи. Пытаясь подавить столь пагубное пристрастие к пыткам, один из советников Куонга тонко намекнул, что его постоянное пребывание в помещении вредит здоровью мандарина.

Именно тогда Куонг построил свой сад - прекрасный сад за дворцом в китайских традициях, где деревья, цветы и зеркальные пруды открывались небу. И он построил решетки, и колеса, и столбы, которые расцвели зловещими плодами, так что все пошло почти так же, как в старых подземельях под дворцом.

Но природа пробудила в груди мандарина новую любовь к красоте. Он заставил виноградные лозы расти на железных столбах, чтобы скрыть ржавые пятна; посадил ползучие растения, чтобы скрыть угловатые линии его конструкций. Иногда он гулял в саду один, и ему пели серенады музыканты из укрытых полян и лощин.

Птицы здесь не водились. Кровь питала фантастические цветы, в воздухе разносился аромат редких орхидей, но над всем этим великолепием витал запах падали, который привлекал ворон и стервятников, отгоняя певчих птиц. Соловьи и зяблики избегали зеленых пределов, а те птицы, что приносили торговцы животными, улетали скорее с криками ужаса, чем с пением. Даже алые ара и зеленые попугаи отказывались украшать пейзаж своим присутствием, и сад оставался неполным без музыкального фона.

Но в это время во дворец Куонга явились два миссионера и спросили, можно ли им остаться. Это были чужеземные дьяволы, португальцы в черных одеждах, говорившие на странном языке и богохульствовавшие против Будды, четырех книг и Конфуция с непринужденным рвением. Некоторые их вещи заинтересовали мандарина, и он провел несколько дней со странными громоотводами, работавшими на принципах, кардинально отличных от китайских ружей; секстантами, серебряными часами и другими чудесами, привезенными со двора короля Иоанна.

У них были птицы в клетках - крошечные желтые птички, которые пели с бесконечно сладко. Священники называли их канарейками, и их золотистая красота произвела на мандарина такое сильное впечатление, что, выслушав особенно суровую тираду о его пытках и жестокости со стороны двух миссионеров, он повел их в сад и показал им судьбу того, кого они называли своим господом.

И он выпустил канареек в сад, с удовольствием наблюдая, как они не улетели, а остались рядом с ним. К его великому удовольствию, один из миссионеров взгромоздился на покатые плечи своего товарища и с нежным пылом запел гимны в лицо мертвеца. Он наградил птиц самым нежным мясом - языком священника. Возможно, размышлял мандарин, это пробудит в существах красноречие их прежних хозяев. Этого не произошло, но птицы остались. И за несколько лет они умножились стократно, а затем их число возросло до многих тысяч. Днем они заполняли сад, а потом, когда хотели, улетали в поле, возвращаясь только к сумеркам, чтобы дождаться пира.