Роман Волков - Большая книга ужасов — 74 [сборник]

— И не говори. Горе от ума… и сейчас от него так много горя, как никогда.

— Горе, да. Кругом горе.

Псих повертел головой и, будто иллюстрируя свои слова, ткнул штативом-посохом в сторону ближайшей фигуры, покачивающейся на невидимой нитке.

— Коллективный разум. Без человеков. Человеки не нужны. Синтез удался.

Роман не верил своим ушам. Конечно, Виталя говорил рублеными фразами, и на первый взгляд могло показаться, что в них нет смысла, но ситуацию он описал очень четко. Так четко, как не смог бы человек, не имеющий представления о происходящем. А значит, дурачок что-то знает. Возможно, даже намного больше, чем можно предположить. В конце концов, слухи о том, что когда-то он работал на «Биосинтезе» и занимался наукой, могли оказаться абсолютной правдой. Решив, что попробовать стоит, Волкогонов спросил:

— Виталя, а правду говорят, что ты в химии разбираешься?

Физиономия дурачка сморщилась — непонятно было, не то он задумался, не то сейчас расплачется. А через минуту старшеклассник услышал негромкий булькающий смех. Виталя активно закивал, постукивая по асфальту штативом, и, когда отсмеялся, сказал странным искаженным голосом, словно копируя кого-то другого:

— У вас блестящая кандидатская — одна из лучших на биохимическом факультете. Вас и Ларису Грехову ждет большое будущее. Да-да. Ха-ха-ха. Виталя был лучшим на курсе. Лучше всех. С Ларисой лучше всех.

— Ничего себе.

— Лучший, да. В большой лаборатории. Почти доктором стал.

На последних словах дурачок важно поднял палец, будто подчеркивая значимость сказанного. И тут же его будто переключило, он опасливо огляделся, щурясь на неподвижные фигуры вокруг.

— Но это неправильно. Так случиться — это плохо. Неудачный эксперимент. Не должно так.

Виталя заерзал на месте, непрерывно вертя головой и бубня что-то нечленораздельное, несколько раз плюнул себе под ноги, постучал штативом о землю, и Роман понял, что дурачок снова погружается в свое обычное состояние. Допустить этого было никак нельзя, так что парень, даже не успев подумать, схватил Виталю за руку и повернул к себе, снова привлекая внимание.

— А что случилось? И когда это было? Расскажи мне, пожалуйста, это очень важно.

— Нельзя, — вырвал руку безумец и отчаянно затряс головой. — Нельзя говорить. Запрещено.

— Виталя, ну пожалуйста! Ты же видишь, что творится!

— Видишь, да. Но сказали — нельзя рассказывать.

— Неужели ты так все и оставишь?!

Вопрос вырвался у Романа сам собой, от разочарования. Было заметно, что дурачок все дальше уходит в свой мир и добиться от него помощи, похоже, не удастся, но парень не мог с этим смириться. Перед ним стояла его единственная надежда. Единственная надежда его родителей, одноклассников, учителей, жителей Пензы, а может, и всего остального мира. И Волкогонов был готов на что угодно, только бы эта надежда не исчезла. Но как ее удержать, он не знал. Именно это отчаяние и прозвучало в вопросе, на который Роман не надеялся получить ответ, но не мог не задать. Возможно, эта мольба что-то затронула в расстроенном разуме Витали. Лицо дурачка застыло, а затем на нем отразилось мучительное напряжение, как будто он пытался сложить разрозненные кусочки головоломки, преодолевая огромное сопротивление.

Роман, не отрываясь, смотрел в глаза безумца, пытаясь пробиться к остаткам его сознания, помочь, удержать на плаву то, что когда-то было человеком. И совместные усилия двух людей дали результат: Виталя заговорил глухим, надтреснутым голосом, медленно выговаривая слова, но его речь была ясной и осмысленной:

— Аспирантами нас повезли на «Биосинте». Мы должны были принять участие в секретной разработке… в эксперименте… Там… там… Не могу! Не могу говорить! Нельзя! Там ничего не вышло. Катастрофа. И меня в больницу положили. И нескольких еще. Держали в больнице. Долго. И никакой науки. Я завязал, завязал. Меня отпустили. Но говорить нельзя. Нет. Нет!

Фразы Витали становились все менее связными, было видно, каких усилий ему стоит произносить даже их — он сделался пунцовым, на висках и шее повздувались вены, будто дурачок волок за собой стокилограммовую штангу. Огромная рука психа намертво вцепилась в плечо Романа и немилосердно сдавила, словно парень остался единственной опорой на земле. Но Волкогонов даже не обратил на это внимания, напряженно вслушиваясь в каждое слово.

— Тихо. Тихо. Не говори. Я знаю, что там случилось.

— Знаешь? — Виталя отпустил собеседника, несколько раз стукнул штативом об асфальт и с сомнением покачал головой. — А что? Что знаешь?