Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Магия геометрии

Стены были увешаны ковриками со сложными геометрическими узорами. Авемы обладали феноменально острым зрением и потрясающей цветочувствительностью, так что их предметы изобразительного искусства очень ценились. С того, что мы при включенной гравитации называли потолком, на тонких нитях свисали пучки перьев, которых Нонго бережно касался, оказавшись рядом.

— Садись перед иллюминатором, — сказал мне Нонго и отправился к пульту управления каютой.

Я молча послушался. Было крайне любопытно, что последует дальше.

Нонго возился с пультом, а тем временем изображение планеты в иллюминаторе сменилось на вид с одной из самых больших вершин Ксарруби. Молодое яркое солнце всходило над морем зеленых джунглей, окрашивая облака в сочнейшие оттенки розового, сиреневого и алого.

— Я взял тебя на вершину той самой горы, на которой мы вместе с братом принимали посвящение от своего рода. Сегодня ты тоже пройдешь посвящение, потому что каждый заслуживает того, чтобы бесстрашно смотреть вперед, зная, что за ним стоят его предки. Ты был семенем, летящим вместе с ветром, а станешь деревом, у которого есть корни.

Нонго поднял руки по сторонам так, как будто бы готовился к полету, и жестом попросил меня сделать то же самое. Так мы и стояли двое: бывшая обезьяна, забывшая своих предков, и бывшая птица, которая не позволяла себе забыть семью и дом ни на минуту.

Знание протокола было бессильно, у меня не было инструкций на этот случай, так что я чувствовал себя наверняка так же, как чувствовал себя в свое время Нонго перед посвящением.

— Нас толкнут, и мы полетим, — прошептал мне Нонго. — Вернее, будем планировать, летать мы не умеем, подрастеряли кое-что за время эволюции. Ты только не бойся, я подстрахую.

Градус нелепости происходящего повышался, болели разведенные в стороны руки.

Вдруг изображение изменилось — мы словно полетели вниз. Я смотрел на приближающиеся внизу джунгли и иногда поглядывал на стоящего рядом Нонго, чьи перья дрожали так, как будто действительно держали его на восходящем потоке.

Когда все закончилось, Нонго достал откуда-то пучок перьев и протянул его мне.

— Повесь у себя в каюте. Это «кса-кса» — часть твоей семьи.

— Надеюсь, ты эти перья не из хвоста надергал, — невпопад сказал я и почему-то улыбнулся.

— Страшно, — сказал Нонго. — Страшно вы, зубастые хищники, выражаете свою радость. Другое дело мы.

Он запрыгал по полу в нелепом танце, поднимая поочередно тонкие ноги.

— Есть один ритуал, — сказал я, рассматривая поврежденную панель солнечной батареи. Я занимался любимым делом — висел на страховочном тросе в открытом космосе.

— Какой ритуал? — с интересом спросил Нонго, следящий за мной из рубки корабля.

Его высокий голос, доносящийся из динамика, одновременно успокаивал и при этом не давал расслабляться.

— Это праздник. Называется Новый год. Он появился на Земле, его праздновали практически все народы нашего мира, и он символизировал окончание одного цикла и начало другого. Проще говоря — праздновали полный оборот Земли вокруг нашей звезды. В разное время, разными способами. Но больше всего мне нравится европейский Новый год, когда вся семья собиралась вместе, готовила специальные новогодние блюда и смотрела на то, как за окном замерзшая вода белыми хлопьями падает на землю. А еще члены семьи обязательно вешали на ветви дерева различные украшения и клали у подножия дерева подарки.

— А песни? — тихо спросил Нонго. — Песни вы пели? У нас на праздниках всегда песни поют.

— Пели, — сказал я, убирая инструменты в магнитный кошелек. — Слов я не знаю, а вот мелодию могу напеть.

Я пел посреди прозрачной черноты космоса и радовался тому, что тоже могу поделиться чем-то с Нонго.

Через год и четыре месяца по земному календарю соседи Ксарруби вышли в космос. Это было невероятно, невозможно и оттого совершенно несвоевременно. Нашу с Нонго миссию пришлось сворачивать быстро, не оставляя времени нормально попрощаться. Его отправляли обратно на Ксарруби, а я летел знакомиться с новым напарником, в новую миссию.

Это означало только то, что даже при самом лучшем раскладе мы с Нонго больше никогда не увидимся.

Я обнимал его хрупкое тело чуть сильнее, чем следовало бы, но я не знал, как еще я могу выразить свою любовь к нему и благодарность.

— Когда устанешь скакать по миссиям, прилетай на Ксарруби, к семье, — сказал он мне на прощание так спокойно, как будто это было само собой разумеющимся. Когда, а не если.