Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Магия геометрии

Мир — странная штука, но сейчас в словах Француза было слишком много бреда. Все эти легенды в поезде, все сказки. Он что думает, я малышка Элли на Желтой дороге? Нет, сэр. Я обычный болван, которого силой затащили на край света, засунули в иглу и дали лопату.

Копай, Шкрипач. Не спорь, Шкрипач. Сойди с ума, Шкрипач.

— Ну и каким боком, — спрашиваю я и тут же налегаю на лопату, — Григорий Михайлович к этой Ырхе?

— О, он знал ее очень давно. Еще до того как стал… стал… — Француз проводит рукой перед лицом, словно рисует нелепый образ Григория Михайловича, — таким.

У готовой могилы рассаживаемся, как перед столом. Шаман во главе, мы по бокам. Ей-богу, семья собралась отужинать, только вместо скатерти — холодная яма.

В моей груди коктейль из тревоги и возбуждения. Я уже не смогу уйти, не смогу проснуться из этого безумия. Остается только ждать. Мы словно попали в какую-то жестокую легенду и собираемся прожить ее от начала до конца.

Тулун протягивает нам сухие корни или типа того. Я не лесник.

— Ешьте, — говорит Француз.

Я смотрю ему точно в глаза, собираюсь читать ложь.

— Это какой-то наркотик?

— Это сердце касатки.

Правда.

Горькое и жесткое. Но чего еще ждать от касатки? Они сделаны из океанической темноты и злобы.

Однако я чувствую какую-то легкость. Тревога исчезает, все становится более четким. Я могу разглядеть каждую морщинку на строгом лице Тулуна, каждый волосок на оленьей шкуре.

— Вот, — Француз протягивает мне короткий нож грубой работы, — это тупилак. Говорят, такие вырезают из мести. Ырху надо бить в сердце.

Нож костяной.

— Медведицу?

Француз, похоже, задает этот же вопрос шаману, а потом серьезно говорит:

— Она может прийти как зверь, и как человек, и как свет, и как вода. Вы сами все поймете.

— Как?

— Я не знаю. Он сказал — поймете.

Краем сознания я начинаю верить во всю эту чушь. Образ отделяется от мысли, становится самостоятельным. Так бывает с сильными и страшными мыслями. Если Гамлет говорит, что мертв, — готовь черный костюм.

— Сейчас мы войдем, — произносит Тулун голосом Француза, — нельзя пить воду, как бы ни хотелось. Нельзя слушать иджираков и нельзя заглядывать в их лица. Пойдем строго по дороге, все, что скажу, — делать.

— Мы будем ее искать? Это охота?

— Да, это охота. Но искать нас будет она.

Шаман приподнимается на руках и пронзительно смотрит в меня черным льдом своих глаз.

— Когда он хлопнет в ладоши, — шепчет Француз, — дороги назад не будет. Когда хлопнет — уже не оглядывайтесь.

Шаман начинает что-то петь. Слов не разобрать. В них шелест листьев, волчий вой и треск костра — что угодно, кроме человеческой речи.

— Зачем он нам помогает? — Я цепляюсь за внезапный вопрос.

— Ырха съела его дочь.

Тулун громко хлопает в ладоши. Меня обдает потоком ветра, огни в иглу сходят с ума. В них поселились духи, я уверен. Хотя нет. Здесь я уже ни в чем не уверен.

(махаха)

— Стой, Тулун! — внезапно вмешивается Нанук.

До этого момента он сидел молча, кутался тенями. Я знаю, каков он. Всегда слушает, выжидает и только тогда говорит. Но говорит сердцем, взвешенно. Он же старший.

Француз и Тулун поворачиваются к нему.

— Рано, — говорит Нанук, — подождем. Она еще далеко.

Ырха.

— Что ты несешь? — спрашивает Француз.

— Я знаю, как лучше. Дай-ка мне нож. Дай мне тупилак.

Он протягивает руку. Да. Этой руке я могу довериться. Вместе с Нануком мы слушали легенды о духах, что утаскивают детей под лед, вместе плыли на каяке среди белобрюхих нерп и били в легкое оленя. Однажды, будучи мальчишкой, я поскользнулся на мокром камне и упал в черную воду. Нанук меня вытащил и сам нес вдоль берега. К нашим матери и отцу.

— Стой! — звучит густой голос Тулуна.

Я замираю. В вытянутой руке нож.

— Не слушай их. Не верь им.

Поворачиваюсь к Французу. На его пухлом лице написан ужас.

— Что ты делаешь? — шепчет он одними губами.

— Я верю своему брату. Если ему нужен нож, значит, на то есть причина.

Нанук улыбается в ответ. Лицом он очень похож на меня — не отличишь.

Я уже собираюсь отдать нож, как вдруг слышу полный страха скулеж Француза:

— Но у тебя нет брата, Шкрипач. Мы здесь втроем. Там… там никого нет.

Что?

Нанука нет. Он не стоит передо мной. И никогда не стоял. Я все это выдумал, я словно оказался в одном из тех снов, где ты проживаешь целую жизнь и свято веришь, что ты в этой жизни: наследный принц или беглый раб с окраины Огненного континента. Что ты должен построить стену из ваты или найти свои потерянные пальцы. Бред проникает в мысли, как яд, и ты уже не сможешь от него отделаться. Ты отравлен.