Роберт Блох - Пять образов смерти

Ситуация ухудшилась еще больше. Клинтон никому не говорил об этом, потому что сам толком не знал, в чем дело. Но в середине мая у него внезапно случился приступ амнезии, продолжавшийся три дня.

Было так трудно думать.

Гарри Клинтон - так его звали - вошел в комнату, и теперь его руки сжимали что-то мягкое. За последние три дня он много чего натворил и почему-то не мог понять, что именно. Вернее, какая-то часть его не хотела вспоминать, что произошло. Это были плохие знаки.

Был ли он дома, в своей постели? Может, то был кошмар?

Нет, все происходило по-настоящему. Он стоял, обхватив руками что-то мягкое, и прошло целых три дня.

Три дня в школе, на учебе, на работе. Почему он их не помнит?

Их даже трудно было заметить. Он чувствовал себя так, словно проходил тесты с закрытыми глазами - угадывал яркие мысленные картины крестов, звезд, волнистых линий, квадратов и кругов.

Вот почему он не мог вспомнить. Это было как-то связано с тестами и тем, как они повлияли на него в последнее время.

Теперь он должен подумать. В течение недели или около того он делал по сорок заходов в день. Профессор Бейм попросил его об этом в качестве последнего эксперимента, который должен был быть написан для его почти законченной монографии. После ежедневных тестов у него ужасно болела голова.

Более того, в последнее время он не мог избавиться от повторяющихся видений пяти символов. Он покидал колледж, и один или несколько символов оставались в мозгу. Он засыпал, думая о кресте, и просыпался с той же статичной мыслью в голове. Это вызвало провал в памяти.

Но где он сейчас?

Он снова посмотрел на свои руки и ахнул, когда туман рассеялся.

Он - Гарри Клинтон - вспомнил. Вспомнил тот первый вечер, когда ему показалось, что его сейчас стошнит, и вышел в переулок. Он склонился над мусорным ящиком, когда сознание растворилось в клубящемся тумане. Но теперь он мог вспомнить, что произошло.

Он наклонился над мусорным ящиком, заглянул в него и увидел, что лежит на дне. Там лежали две сломанные палки, вероятно, вырванные из какого-нибудь ящика. Они лежали друг на друге так, что образовали крест.

Крест. Клинтон поднял палки, то есть это проделали его руки. Самого Клинтона не существовало. Были только руки, и что-то руководило ими, то, что не было Клинтоном или разумом Клинтона - какая-то чуждая сила, которая чувствовала притяжение к символу креста. Руки подняли палки, порылись в мусорном ящике в поисках куска проволоки, связали палки в распятие. Затем тело Клинтона двинулось по узкому переулку, а глаза Клинтона продолжали смотреть на основание креста, где палка была сломана и заканчивалась зазубренным концом. Глаза Клинтона торжествовали.

Но сам Клинтон ненавидел то, что делал, потому что не понимал это, и ненавидел другую часть своего сознания, заставлявшую его создать символ, который он хотел забыть; поэтому, когда он шел, он очень сердился. Каждый раз, когда он закрывал глаза, крест пылал у него на лбу.

Символ пылал там, наверху, точно так же, как если бы Клинтон угадывал карты в университете. Только на этот раз карт не было, а крест остался. Это воспоминание преследовало его, заставляя совершать абсурдные поступки, вроде изготовления деревянного распятия с заостренным концом. Если бы только Клинтон мог забыть о кресте! Он крепко зажмурился и, пошатываясь, побрел по переулку, желая, чтобы два скрещенных железных прута, вонзившиеся в его разум, исчезли. Ему не нужно видеть крест...

Клинтон открыл глаза и увидел человека, идущего по переулку с противоположной стороны. Было темно, но Луна уже взошла, и он увидел, что на мужчине черные одежды. На мгновение он испугался, что бредит, но потом понял правду. Это был священник. Подойдя ближе, он разглядел в лунном свете блестящий узор на груди священника. Сверкающий узор - крест.

Золотой крест покачивался из стороны в сторону, пока священник шел. Луна светила так ярко, что ее лучи высветили распятие. Клинтон смотрел и не мог отвести глаз. Но он хотел бы отвести глаза, хотел всей душой. Он не хотел делать то, что...

А потом Клинтон подошел к священнику, когда они поравнялись, и вытащил из-за спины деревянное распятие с острым концом, и вонзил острие прямо в грудь священника.

Он пошел прочь, сжимая пустые руки с необъяснимой радостью, рожденной тем, что они были пусты; в них больше не было креста. Разум тоже наполняла радость, потому что в нем не было символа, который, будучи в нормальном состоянии, Гарри так глубоко чтил, но который преследовал его в этом сомнамбулическом состоянии ненормальности. Теперь никакого креста, только покалывающая пустота - весь его разум был пуст и свободен.