Ирэн Блейк - Гниль

Сделав глубокий вдох и пожелав слизнякам сдохнуть Генка перекинул свои уставшие ноги и всё тело на другую сторону, затем отпустил руки.

Лететь вниз было далеко. Казалось, вот шмякнешься в снег, замрешь, затаишь дыхание — и всё упрешься во что-то руками и замедлишь падение, но нет.

Пальцы мальчишек напрасно пытались ухватиться за снег, скользили, по ледяной корке, а оттого их тела только быстрее съезжали вниз в обрыв.

Дыхание с хрипом вырывалось из груди мальчишек. Кто-то кричал. Наверное, сам Пашка или быть может всё-таки Генка.

И — вот, всё оборвалось, глаза закрылись, головы бухнулись в снег, ноги ощутили сырость, с одной ноги Генки соскочил ботинок.

Вот и всё. Так, наверное, утопленник смиряется с поражением и, наконец обессиленный тонет.

— Пашка Ты как живой? — спрашивал Генка. Наклонившись над мальчишкой, заслоняя свет.

Язык не хотел ворочаться в его горле. Он так устал и лежал бы так вечно пялясь в тени от корявых кустов, слушал бы журчанье протекающего внизу канализационного стока.

Генка попытался приподнять друга, но, кряхтя, сел пятой точной в снег и закрыл руками лицо. Заплакал.

— Ты чё, чувак. Раскис. Я нормуль, — сказал Пашка и с усилием встал. Болели бока, руки кровоточили и на лбу пальцы нащупали шишку. Но, Генка улыбался и подошёл к нему, обнял так крепко, что затрещали ребра.

Пашка бросил взгляд на свою укушенную сморщенную голень, и боль вернулась, накрыла собой. Она была яркой и острой точно раскалённая бритва..

— Не смей Пашка. Не смей. Падать снова. Не отключайся, слышишь, чувак. Я знаю дорогу. По тропинке вдоль канализации и наверх по ступенькам, там общежитие есть. Там нам точно помогут.

— Генка почесал плечи, шею, сплюнул горькую чёрную мокроту и подхватил Пашку под руку, как мул потащил его к тропинке.

— Не могу больше, сука как жжётся. Не могу, — почти кричал Пашка, прокусив от боли губу. Пару секунд Генка переводил дух, затем оглянулся по сторонам, отмечая, что кроме мигающего светофора и гудящих, то и дело гаснущих фонарей свет в общежитие не горит.

— Мы почти дошли, потерпи. Потерпи чувак. — Он пыхтел, оттого запинался. Ужасно чесалось место между лопаток, но Генка терпел, стиснул зубы.

Пашка даже сквозь одежду просто горел, как костёр разведённый на бензине. Друг был бледным как мел, а его глаза как у тяжелобольного глубоко запали.

— Мы дойдём Воробьёв, обещаю, — подталкивал Генка, Пашку и так с усердием они перешли дорогу.

Одинокая машина стояла возле качелей, её колесо заехало на бордюр, водительская дверь была распахнута настежь.

Пашка задёргался, остановился — и его вырвало едкой серой жижей. Ноги Воробьёва подкосились. Он потерял сознание. Генке пришлось его оставить на скамейке, затем бежать к дверям общежития и стучать, стучать в запертую дверь пока не заныли костяшки пальцев.

Чёрт никого нет. Почему никого нет? Генка заорал.

— Помогите. Кто-нибудь помогите! — надрывно, во всю глотку. В ответ тишина. А потом, неожиданно дверь открылась, наружу высунулся усатый мужик с ружьем. Дохнул сигаретным дымом и перегаром, и спросил:

— Чего орёшь, жить надоело что ли?

— Дяденька помогите. Мой друг ранен. Вызовите скорую, умоляю.

— Стой здесь пацан. Не дёргайся.

Мужик зыркнул глазами, вышел из подъезда, нахмурился, обнаружив на скамейке лежавшего в отрубе Пашку, затем сплюнул, когда рассмотрел его ногу.

— Больных не беру. Могу ему пулю в лоб пустить, чтобы больше не мучился. Хотя, — он почесал лысый затылок. — Накладно будет. И так сам помрёт.

— Что вы такое говорите. Как это, так сам помрёт? Это же Пашка Воробьёв, мой кореш, не собака! — сорвался на крик Генка. — Прошу вас вызовите скорую!

— Скорую, ха, скорую, говоришь? Не приедет больше твоя скорая малец! Ты что с дуба рухнул, а? Город закрыт на карантин, — горько рассмеялся мужик и снова почесав лысый затылок потопал обратно в общежитие.

— Почему? Скажите, почему вы так поступаете с нами. За что, дяденька! — взвыл Генка и растерявшись, замер на месте.

У двери общежития мужик неожиданно остановился и сказал:

— Не советую с ним оставаться. Заразишься сам и тоже коньки отбросишь! — выпалил он и с грохотом захлопнул дверь.

— Ну, сука, — выдохнул Генка и бросился к Пашке.

Лоб Пашки горел. Пульс на его горле едва прощупывался.

— Жди меня здесь, кореш. Я, я побегу за помощью. За кем-то нормальным, — выдохнул, всхлипывая, Генка и побежал.

Круглосуточные магазинчики были темны и пусты. Двери аптеки раскрыты настежь, окна выбиты. Свет нигде не горел. А внутри помещений стоял едкий заплесневелый запах, тлёна и разложения.