Кристин Каст: Меченая [litres]

Я еще больше расслабилась, внезапно почувствовав уверенность, что все наладится. Я помирюсь с друзьями, мы вместе поймем, что это были за привидения, и, может, я даже заполучу очень горячего парня. Все будет нормально. Я открыла глаза и наблюдала, как Афродита движется по кругу. Каждый элемент бурлил внутри, и мне стало интересно, как мог Эрик стоять так близко и не замечать этого. Я даже украдкой взглянула на него, почти ожидая, что он будет смотреть на меня, пока элементы играют на моей коже, но, как и все остальные, он стоял, уставившись на Афродиту. (Что вообще-то раздражало – разве он не должен поглядывать на меня?) А потом она начала ритуал, призывая духов предков, чем приковала к себе даже мое внимание. Девушка стояла у стола, держа длинную косу из сухой травы над пламенем фиолетовой свечи духов и поджигая ее. Афродита позволила ей немного прогореть, а потом задула. Не спеша помахала ею вокруг себя и начала говорить, наполняя пространство усиками дыма. Я потянула носом, узнав запах зубровки душистой, одной из самых священных церемониальных трав, привлекающих энергию духов. Бабушка часто использовала ее в молитвах. Потом я нахмурилась и почувствовала укол тревоги. Эта трава должна использоваться только после сожжения шалфея, чтобы очистить пространство. Если этого не сделать, то можно привлечь любую энергию, и «любая» не всегда означает «хорошая». Но было поздно что-то говорить. Даже если бы я могла остановить церемонию, она уже начала призывать духов, и ее голос обрел жуткое напевное звучание, каким-то образом усиленное дымом, клубящимся вокруг.

В ночь Самайна, услышьте мой древний призыв все, духи наших предков. Пусть сегодня мой голос донесется вместе с этим дымом в Другой мир, где светлые духи играют в тумане душистой травы и воспоминаний. Но я не призываю духов наших предков-людей. В эту ночь Самайна я призываю волшебных предков – таинственных предков – тех, кто и в жизни, и в смерти был больше, чем человеком.

В полном трансе я наблюдала со всеми остальными, как дым клубился и менялся, начиная обретать форму. Сначала я подумала, что мне чудится, и поморгала, но вскоре поняла, что увиденное мной не было обманом зрения. В дыму обретали форму люди. Они были размыты, скорее контуры, чем сами тела, но Афродита продолжала махать зубровкой душистой, и они все больше обретали форму, а потом внезапно круг наполнился призрачными фигурами с темными впавшими глазами и открытыми ртами.

Они не были похожи на Элизабет или Эллиота. Вообще-то они выглядели именно так, как я представляла призраков: дымчатые, прозрачные и зловещие. Я понюхала воздух. Нет, я точно не чуяла запах старого подвала.

Афродита положила все еще тлеющую траву и подняла кубок. Даже с моего места она казалась необычайно бледной, словно частично переняла внешность призраков. Ее красное платье казалось ярким пятном в кругу дыма, серости и тумана.

– Я приветствую вас, духи предков, и прошу принять подношение вина и крови, чтобы вы вспомнили, каково это – вкушать жизнь. – Она подняла кубок, и дымчатые фигуры закружились и забурлили от очевидного возбуждения. – Я приветствую вас, духи предков, и в защите моего круга…

– Зо! Я знал, что если очень постараюсь, то найду тебя!

Голос Хита рассек ночь, обрывая речь Афродиты.

– Хит! Что, черт возьми, ты тут делаешь?!

– Ну, ты мне не перезвонила. – Не замечая остальных, он меня обнял. Мне не нужен был яркий свет луны, чтобы увидеть его покрасневшие глаза. – Я скучал по тебе, Зо! – вырвалось у него, и его дыхание обдало меня запахом пива.

– Хит, тебе нужно идти…

– Нет. Пусть остается, – прервала меня Афродита.

Взгляд Хита обратился на нее, и я представила, какой он ее видит. Она стояла в ореоле света, созданного фонарями беседки, пробивающимися сквозь дым зубровки душистой; выглядело это так, словно она была под водой. Ее красное шелковое платье прилипло к телу. Светлые волосы густыми и тяжелыми прядями ниспадали на спину. Губы были приподняты в злобной улыбке, которую, уверена, Хит неправильно понял, приняв за доброжелательную. Вообще-то он, наверное, даже не заметил дымчатых призраков, переставших парить вокруг кубка и теперь обративших свои пустые взгляды на него. Также он, скорее всего, не заметил, что у голоса Афродиты странное, пустое звучание, и что у нее остекленевшие и неподвижные глаза. Черт. Зная Хита, предположу, что он вообще ничего, кроме ее больших сисек, не заметил.