Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

Витольд и Магда синхронно рванулись к двери. Нордэна первой успела дернуть ее за ручку. Удивленно ругнулась. Дернула еще раз. Маэрлинг попытался ей помочь, и с удивлением понял, что дверь, которой не на что было запираться, не открывается.

Подросток вышел в коридор через несколько минут и обратился не к Эдельвейсу, а к Магде Карвэн.

— Если так ваши небеса вас любят, не хотел бы я знать, как они ненавидят, — без всякого вызова, даже, пожалуй, удивленно сказал он.

Магда пожала плечами.

— Никак, они на такие мелочи не размениваются. Мне звать сестру или уже жрицу?

— Я бы на вашем месте позвал очень проверенную сестру. И сделал бы так, чтобы все подумали, что вы звали жрицу. Правду мало кто знает, не думаю, что будут возражения против закрытого гроба.

— Она… она выживет?! — у Магды сделалось такое лицо, точно она собиралась стиснуть паренька в объятиях.

— Не знаю.

— Как так? — опешила нордэна.

— Как все прочие люди не знают.

— Вы ее… не спасали?

Подросток покачал головой.

— Тогда что вы сделали?

— Сказал ей правду.

— Какую?

— Которая может поспорить с винтовочным патроном и нордэнским роком, но нас с вами совершенно не касается. «Через свой огонь каждый идет сам», ведь так на Архипелаге говорят?

— Да. И еще говорят, что в огне брода нет. Но я знаю, что это неправда.

Темный проницательный взгляд скользнул по Магде, Витольду и Эдельвейсу и вернулся к нордэне.

— Боюсь, у каждого из нас в самом скором времени будет возможность проверить это утверждение. Если он есть — хорошо.

Нордэна кивнула на белую дверь:

— А если нет, то его уже начали мостить, и он будет.

— По вашим словам выходит, что лучшие по нему не пройдут.

Магда пожала плечами:

— Лучшие-худшие. Правы-неправы. Выживем-не выживем. Лет через сто от всех этих наших великих дилемм и дум останутся пару скучнейших абзацев в учебнике истории, над которыми будут спать дети. Вот и все. И никакой другой правды в мире не придумали. Лучше бы нам всем это понять и прямо сейчас разойтись по разным углам пить вино, играть в карты и любить кого-нибудь. Это должно бы помочь.

Парень усмехнулся, и Витольд понял, что вряд ли тому действительно шестнадцать, на которые он выглядит.

— Честное слово, я бы очень хотел, чтобы нашим следующим кесарем стали вы. Но им будет облаченный в собственное величие полудурок, которому приспичит получить в этом учебнике истории не два абзаца, а целую главу, и мы с вами пойдем мостить броды…

— Кай, — с нажимом произнес Эдельвейс. Тот осекся, а потом отвесил Магде глубокий поклон, кивнул Маэрлингу и быстро пошел прочь.

— Витольд, примите мои соболезнования. Я еще вчера взял на себя смелость написать вашим сестре и бабке. Мне бы не хотелось, чтобы они завтра узнали из газет. Если вдруг вы вспомните что-то, я буду вам очень признателен. Поверьте мне, от того, найдем мы то, что ищем, или нет, в самое ближайшее время, зависит покой очень многих людей, которые ни в чем не виноваты. Если вы знаете еще хотя бы одного порфирика…

— Доносы в жизни не писал, — не то чтобы вскинулся, а просто поставил собеседника перед фактом Витольд. Все порфирики и доносы мира его сейчас волновали гораздо меньше, чем необходимость пойти в морг. Он отвечал совершенно механически, потому что здесь стоял вроде как жандарм, который вроде как задавал вопросы, и ответы на них вроде как должны были помочь найти убийц, словно во всем этом еще имелся какой-то смысл.

— Я не прошу вас писать донос. Не прошу называть имена. Мне нужна только сыворотка — больше ничего.

— Вы прекратили охотиться на ведьм и бесов, да?

— Нет. Но ведьмы и бесы объявили шабаш, который очень плохо закончится.

Магда вдруг прищурилась.

— А на что вы пойдете, чтобы остановить этот шабаш?

Винтергольд пожал плечами.

— Не ждите, что я скажу «на все». Но на многое. В том числе, на должностное преступление — ведь об этом был вопрос?

Магда непроницаемо улыбнулась. Витольд впервые в жизни видел, как из ее улыбки словно выцвело все тепло.

— Почему вы вступились за Дэмонру, мессир Винтергольд? Вы ведь нас не любите.

— Нас — это кого?

— Нордэнов. Военных.

Эдельвейс вздохнул, как человек, который готовился сделать неприятное, но необходимое дело, и тускло заговорил:

— Вы знаете, госпожа Карвэн, кого я люблю или не люблю — мое глубоко личное дело. Работа в охранке базируется совсем не на принципах любви, в чем бы вам ни клялись в газетах. Я при всем желании — даже если бы оно у меня имелось — не смог бы возлюбить террористов, порфириков и прогрессивных интеллигентов, выступающих за права бандитов и социально опасных элементов. Потому что в мире, в котором им было бы комфортно жить, мне было бы крайне неуютно. Наверное, проблему со свободой слова и веры следовало решать еще лет сто назад, но теперь уже поздновато и каждый школьник знает, что государственный строй охраняют палачи и сатрапы, а те, кто раскачивает лодку — герои и великомученики. Так вот, при всей моей нелюбви к нордэнам, которую я даже не буду скрывать, Дэмонра ближе к палачам и сатрапам, чем к героям и великомученикам. Поэтому я рад, что смог ей хоть чем-то помочь.