Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

Скрывать подоплеки своих подвигов смысла не имело. Дэмонра и так прекрасно осознавала, что более глупо выглядеть не будет, даже если скажет, что ей гадалка предсказала казенный дом, дальнюю дорогу и проклятие зеленоглазого недоброжелателя.

— Просто он никогда не болеет, а тут заболел. И дворецкий любезно прожужжал мне все уши о склонности вашего семейства к черной магии.

Иргендвинд поморщился:

— Честное слово, вот уж это чушь. Мои доблестные предки — как и все люди, чьи правнуки сейчас владеют землями и титулами — были убийцами, предателями, иногда даже ворами и с завидной регулярностью — клятвопреступниками. Также у них имелась плохая привычка травить своих врагов и политических оппонентов самыми изощренными способами. Все это доказуемо. Но сумасшедших среди них не попадалось. Великих черных магов, специалистов по инвольтации и прорицателей советую искать среди представителей самый древних и ныне самых бедных родов. Вот там очень кичатся некими запретными знаниями, простым смертным недоступными.

— Разве Иргендвинды не один из самых древних родов Эфэла? — удивилась Дэмонра. Она сама в генеалогии понимала мало, но вот Рейнгольд в таких вопросах ошибаться просто не мог.

Каниан улыбнулся куда-то в темноту, где шумело море.

— Мои родители, конечно, не оценили бы честности моего ответа. Нет. Мы вписаны в Бархатную книгу всего четыреста тридцать лет. И за последний век трижды оказывались на грани того, чтобы вылететь оттуда.

— Вы отказывали королю в кредите? — все, что Дэмонра знала об эфэлцах, сводилось к тому, что они — нация торгашей, где при бедном как церковная мышь короле ошивается огромное количество банкиров.

Каниан задорно рассмеялся:

— Мы еще в этой книге только потому, что никогда и ни в чем коронованным заемщикам не отказывали. Уверен, губернатор усиленно намекал вам, что мы бывали даже слишком безотказны.

Дэмонра хмыкнула. Губернатор и вправду намекал усиленно. Но спрашивать эфэлца в лоб, приходится ли он бастардом королю или об этом просто болтают, было совсем уж чем-то из ряда вон.

— Намекал. Но я еще не в том возрасте, чтобы серьезно относиться к старческой болтовне.

— Разумная позиция. К сожалению, светает. Боюсь, на этом наша с вами чрезвычайно любопытная беседа должна закончиться. Если вас с утра кто-то заметит на пустынном пляже в моем обществе, вам придется попрощаться с репутацией, а мне — с надеждой убраться из этой дыры без очередной дуэли. Если позволите дать вам совет, сводите мужа к врачу. Это иногда помогает, — вполне доброжелательно сказал Иргендвинд на прощание.

— Из уважения к вам не посоветую балерину пристрелить. Но что-то же надо с ней сделать, — улыбнулась Дэмонра в ответ.

— Знаете, у меня на родине очень широкое понимание слова «меценат». В лице Изольды я поддерживаю находящийся в упадке балет.

Дэмонре оставалось только усмехнуться и откланяться.

Они пошли в разные стороны, поскальзываясь на серых камнях. Шагов через десять нордэна обернулась.

Иргендвинд, разумеется, и не думал смотреть ей вслед в лучших традициях сентиментального романа. Он, прихрамывая, шел по самой кромке прибоя, четко выделяясь на фоне светлеющего неба.

Дэмонра отвернулась, ощущая малопонятную, ни к чему конкретно не относящуюся грусть.

А пять часов спустя она разорвала конверт с калладским штемпелем и, пробежав глазами первые строчки письма, уронила его на пол.

«Здравствуй, Дэмонра! — старательными округлыми буквами писала Магрит. — Спасибо за открытки, они чудесные! У нас все хорошо. Погода замечательная. У нас солнечно и ветрено…»

Когда Рейнгольд вошел в комнату, он увидел Дэмонру, сидящую на полу спиной к нему. Плечи нордэны дергались, словно она смеялась, но Зиглинд никогда не отличался оптимизмом. Хохотала Дэмонра обычно в голос, а теперь она молча давилась всхлипами.

Разгадка нашлась в шаге от загадки: на ковре валялось распечатанное письмо.

Дэмонра была не из тех людей, кого следовало прижимать к груди и успокаивать, ничего хорошего из этого бы гарантированно не вышло. Через несколько минут нордэна успокоилась сама. В последний раз шмыгнула носом, утерла красные глаза, поднялась сама и подняла письмо. Рейнгольд молча пронаблюдал, как она дочитывает его, потом тихо спросил:

— Он умер?

«Он» не нуждалось в уточнениях. Рейнгольд хватало ума не ревновать жену к человеку, с которым у той, по большому счету, не имелось ровно ничего общего. Тем более, если этим человеком являлся тридцатисемилетний маг, которому не так уж и долго оставалось ходить по земле. Правда, он испытывал какое-то извращенное любопытство, думая, стала ли бы она так же убиваться над его, Рейнгольда, смертью.