Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Срочные новости! — бодро сообщил он. — Скандал в благородном семействе!

«Скандал в благородном семействе» для людей, вывезенных по «Зимней розе», служил условным сигналом, означавшим высокую, но не максимальную, меру опасности. Эрвин, чувствуя, как у него перехватывает горло, остановился и кивнул:

— Большой скандал-то?

— Большущий! Купите газетку, не пожалеете!

Эрвин вынул из кармана завалявшуюся с прошлой осени горсть мелочи и стал счастливым обладателем последних светских сплетен, кроссворда, колонки юмора, а также адреса дамы, снимавшей по фотографии порчу, алкогольную и наркотическую зависимость, венец безбрачия и родовые проклятия любой мощности. Дама также укрепляла мужскую силу и заговаривала на деньги. Судя по фотографии кудесницы, украшавшей рекламную страницу, ей самой не помог бы даже приворот на крови. Эрвин приказал себе успокоиться и пробежал глазами передовицу. Газета считалась прогрессивной, так что статья с заголовком «Остаемся зимовать?» была написана в духе едкого сарказма. Как водится, авторы под громкими псевдонимами проехались по бездарным военным, безмозглым рэдцам и совсем чуть-чуть по взаимным счетам «братских народов» с едва заметными плевками в сторону калладских «освободителей», вероятно, для придания либерального колорита. Маэрлинг, видя такие выкидыши печати, обычно улыбался и говорил, что пока ублюдки пишут под псевдонимами — нация жива.

В газете между страницами лежал пухлый конверт без надписей.

Парнишка, схватив мелочь, исчез. Эрвин, чтобы сразу круто не менять направление, прошел несколько домов, заметил лавочку, сел. Мысленно досчитал до десяти, глядя на передовицу, а потом, спрятавшись за разворотом, аккуратно извлек содержимое из конверта. Там оказалась коротенькая газетная заметка, еще более коротенькая записка на обрывке бумаги, красиво написанное рекомендательное письмо, железнодорожный билет и две крупные ассигнации.

Сердце Эрвина пропустило удар. В этом наборе не было ничего такого, что следовало бы принять за предзнаменование роковых событий, но лейтенант почти физически ощутил дыхание беды. Вырезанная заметка лежала сверху, с нее он и начал. Некий К.Вейзер с плохо скрытым злорадством сообщал, что представитель «весьма почтенной фамилии» после громкого скандала покинул кесарию в компании гражданской жены. Автор выдвигал версию, что «гражданская жена» представителя «почтенной фамилии», будучи офицером одного «весьма почтенного полка», проворовалась и ввязалась в некие финансовые махинации, после которых была вынуждена уволиться из армии и в сорок восемь часов оставить страну, дабы избежать разбирательства, ареста и суда. Дальше Вейзер многословно сожалел о падении нравов в среде военных, но его философские сентенции оказались безжалостно обрезаны маникюрными ножничками где-то на середине.

Новость ошеломила Эрвина. Он бы скорее поверил в духов и призраков, чем в то, что Дэмонра стала бы воровать. Большой личной симпатии нордэна у него не вызывала в силу несхожести характеров, но при всех своих недостатках она, определенно, любила Каллад вообще и полк — в особенности. Еще меньше Эрвин мог допустить, что та все бы бросила и уехала добровольно. В первый момент ему в голову пришла паническая мысль о «Зимней розе» и провале, но он довольно быстро сообразил, что в этом случае простым изгнанием нордэна бы не отделалась. Следовательно, произошло что-то другое.

Эрвин, предчувствуя нехорошее, сунул вырезку в карман пальто и вернулся к содержимому конверта. Автором записки оказалась майор Мондум, а та всегда умела выражаться очень вежливо, но при этом доступно и недвусмысленно. Ввиду отбытия Дэмонры, им прислали бы полковника со стороны. Увольнение лейтенанта Нордэнвейде официально состоялось три дня назад. Соваться в штаб ему категорически запрещалось, а в дома бывших сослуживцев — не рекомендовалось. К этой информации прилагалось несколько крупных банкнот — Зондэр почему-то было угодно назвать деньги «недоплаченным жалованием» — рекомендательное письмо к военному агенту Эйнальда и коротенький постскриптум, сообщающий, что она желает ему всяческого счастья и просит в ближайшее время не возвращаться в Каллад по известным причинам. К просьбе в свою очередь прилагался билет на поезд, отбывающий нынешним же вечером. Все просто и ясно как день.

И обижаться здесь, конечно, не следовало. Мондум защищала всех, кого могла, в том числе его. Эрвин сам написал заявление и сам еще три дня назад серьезно подумывал уехать, но билет и деньги все равно жгли руки. Его не то чтобы выкидывали, как вещь. Скорее его сдавали, как собаку в питомник — в хорошие руки. Даже о билете первым классом позаботились. Выходило так мило и прелестно, что хотелось найти майора Мондум и на очень простом и понятном морхэнн объяснить, как, с точки зрения Эрвина, выглядят ее забота и благие намерения.