— Да за что же это мне?!! — продолжала вопить Вероника.
— Идёт, — согласился Боцман.
И, заткнув уши ладонями, зарычал:
— Да не ори же ты! Имей совесть, дура немытая! Я же пожилой человек, я устал. Дай хоть раздеться, сосредоточиться… Да, кстати, чуть не забыл! Я журнал вахтенный принёс, тебе тут отметку надо сделать, расписаться… Директор приказал. По мере выполнения задания… Так я тут за троих расписался, и для тебя местечко в уголке осталось… Всё по правилам…
— Пошляк! — всхлипнула Вероника и пнула Боцмана пяткой.
Я вернулся в камеру.
Закрыл дверь.
Просунул в узкое пространство между прутьями руку и начал по очереди пробовать ключи, пытаясь вставить их в узкую скважину замка.
— Как там? — спросил Карлик.
— Никак, — ответил я. — У Вероники Боцман…
— Обломился ей праздник, — заметил Карлик.
Я кивнул. И поморщился — прутья с ребристой насечкой больно давили на руку.
— Ещё? — спросил Карлик.
— Больше ничего, — сказал я. — Ничего… И чая, полагаю, не будет. Ужин пока не приносили?
Карлик перевернул подушку, достал спрятанные часы (часы у него странные были — с треснувшим циферблатом и оборванным ремешком… он как-то сказал мне, что часы эти у него уже девять лет и прошли с ним все его клиники, приюты для бездомных и ночлежки… и всё ещё ходят!).
— Через час.
Он снова убрал часы под подушку. И вздохнул.
— А есть-то неохота…
Всё!
Седьмой по счёту ключ подошёл. Замок щёлкнул.
Я с силой надавил на дверь, потом долго тряс её. И успокоился, только лишь когда окончательно убедился в том, что замок сработал, и сработал на славу — язычок до конца вошёл в паз.
На душе стало легко и спокойно.
— Главное — что? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Карлик.
Я постоял немного — и силой бросил связку ключей на пол. И пинком зашвырнул под умывальник.
«Господи, как жизнь затянулась!».
Раздался грохот и крик.
Рыжий бил кулаком по картону и орал.
Карлик вскочил и начал лупить по треснувшему листу со своей стороны.
Рыжий затих. И захихикал.
— Ты сумасшедший! — заявил он. — Ты псих, Карлик! Урод! Мразь! Говно! Вы****ок! Недомерок!
— А ты!.. — начал было Карлик.
Потом замолчал и махнул рукой.
— Тебя с выступления снимут! — не унимался Рыжий. — Ты неблагонадёжен! Тебя потому в первый же день на сцену выпускают, что веры тебе нет никакой. Ты чужой! Ты не артист, ты лжец, притворщик, бездарь!
— Артист должен быть лжецом, — возразил Карлик. — Даже в этом театре.
— Ты бездарный лжец! — продолжал, снова срываясь на крик, Рыжий. — А я — гениальный! Я должен открывать сезон! Я! Кто тебя сюда пристроил? Как ты сюда пробрался? Как попал?! Кто пропустил?!! И все, все тебя любят! Почему? Ведь это моя, моя любовь! Ты крадёшь её, а она для меня! И нечего тут отмалчиваться, недомерок! Я слышал — тебе старший распорядитель лучшее время для репетиции выделил. Ты и его на свою сторону переманил? Гад! Гад! Сука! Развратник, тварь, прилипчивая сука!
Рыжий всхлипнул. Кажется, подавился слюной или судороги начались.
— Ты не рыжий, — усталым голосом произнёс Карлик. — Ты — серый. Покрась волосы!
И ещё раз ударил по картону.
Боцман вразвалку прошёл по коридору.
Остановился у нашей камеры.
Подёргал дверь.
— Хрен ли дёргать? — спросонья пробурчал я. — Дёргали уже…
Я встал, поёживаясь от ночного холода (он добирался и до наших клеток, проникая сквозь толстые стены, коридоры, переходы, перегородки и перекрытия), заглянул под раковину, достал ключи.
И просунул связку сквозь прутья Боцману.
Мне не хотелось спрашивать его, как там вышло с Вероникой. И так было понятно, что получилось скучно. Хотя он, верно, старался.
Боцман забрал ключи, плотнее прижал к груди журнал — и ушёл.
Весь следующий день, с утра до ночи, я сидел в камере и разучивал роль.
Теперь время пошло быстрее.
Мне показалось, что обед принесли сразу после завтрака. Но это, конечно, было не так. Часов у меня не было (отдал гардеробщику вместе с прежним моим, старым джинсовым костюмом… из прошлой жизни… так захотелось отметить новое моё рождение, что избавился от всех старых вещей, но поспешил, видно, поспешил от всего избавиться — часы сейчас бы пригодились).
Карлик ушёл рано. Сразу после завтрака. Странно… Именно сразу после завтрака — в десять часов утра. За три часа до назначенного времени. Впрочем, зачем думать мне о чужих делах и вмешиваться (пусть и мысленно) в чужую судьбу? Кто знает, что придумал этот Карлик.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу