Дженнифер Макмахон - Пригласи меня войти

– Это отец Олив, – сказала Элен.

Нат нахмурился и постучал по клавиатуре.

– Точно. Текущий адрес: Уэстмор-роуд, 389. Это дом Олив. Значит, Глория – это ее мать?

– Нет, я уверена, что ее звали Лори.

– Разве «Лори» не уменьшительное от «Глория»?

– Господи, ты прав, – тихо сказала Элен. – Но… ведь она исчезла в прошлом году.

– Исчезла?

– Ходили слухи, что она сбежала с мужчиной, но Рили сказала, что Олив подозревает нечто иное. Кстати, Рили тоже беспокоилась. Она вроде бы думала, что исчезновение Лори как-то связано с Дастином. Что он запугивал ее.

– Что? Угрожал или бил ее?

– Нат, – сказала Элен. – А что, если… что, если отец Олив что-то сделал с Глорией? Искалечил ее или даже убил? Что, если Олив узнала об этом?

– Элен, ты не знаешь…

– Наверное, я должна спасти не Глорию, – сказала она. – Думаю, это Олив.

Ее отец стоял на кухне в рабочей рубашке с именем «Дастин», нашитом на нагрудном кармане.

Друзья называли его «Дасти».

Но друзья давно перестали приходить к нему. С тех пор, как ушла мама. Еще до того, как они затеяли бесконечную реконструкцию. Снос стен, кучи пыли, строительные смеси, дыры в стенах и потолке.

– Что ты делаешь с ружьем, Олив?

Он говорил серьезно, а не назидательно. Он называл ее Олив, только когда был рассержен или испуган.

Она достала дневник из заднего кармана и уронила его на кухонный стол.

– Я нашла это в сарае.

Отец бросил на дневник быстрый взгляд, но не сводил глаз с ружья, нацеленного на него.

«Когда рядом с тобой в комнате есть оружие, ты уделяешь ему все внимание».

Отец выглядел усталым и похудевшим. Темные круги под глазами делали его похожим на грустного енота.

– Положи оружие, Олив, и тогда мы сможем поговорить, – сказал он, но его голос бы похож на цокот встревоженного енота.

« Опасность. Здесь опасно ».

– Знаешь, что это такое? – Олив подбородком указала на книжку.

– Нет, – сказал отец. – Никогда не видел.

– Это мамин дневник, – сказала Олив.

На его щеке дернулась мышца.

– Положи оружие, Олив, – сказал он.

– Ты знал, что она вела дневник?

Он покачал головой. Остатки краски сошли с его лица, и оно стало бледным, как штукатурка.

– Знаешь, я читала его. Можешь угадать, о чем она писала?

Отец помолчал, стиснув зубы и глядя на ружье.

– Это про других мужчин? – наконец спросил он.

Олив рассмеялась.

– Знаешь, что? Я не верю, что у нее вообще были другие мужчины. Думаю, это всего лишь твои страхи. А может быть, ты пытался замести следы?

– Замести следы?

– Знаешь, что там написано? Она писала, что больше всего боялась тебя . – Олив тяжело сглотнула, глядя на отца. На отца, который научил ее стрелять и следовать правилам охотника: уважай свое оружие, никогда не стреляй по мишени, если не уверен, никогда не заставляй животное страдать без надобности и никогда, никогда, не направляй оружие на человека, если не собираешься воспользоваться им.

– Почему, папа? Почему мама боялась тебя?

– Боялась меня? – повторил отец низким, скрежещущим голосом.

– Я читала дневник, – сказала Олив. У нее вспотели ладони, но она продолжала удерживать палец на спусковом крючке. – Не лги мне.

Она обвела взглядом комнату: ободранные стены, вскрытые половицы. Все разобрано или разрушено. Потом она поняла. Она наконец выяснила причину навязчивого желания отца постоянно реконструировать дом. Сейчас Олив чувствовала себя персонажем комикса, над головой у которого включилась электрическая лампочка.

– Ты искал ее карту и дневник, верно? – спросила она.

– Какую карту?

– Где отмечено сокровище Хетти. Ты решил, что она спрятала ее в доме. В надежном месте, где никто не будет искать. И дневник, где есть доказательство того, что ты сделал.

Лицо отца скривилось, как от боли.

– Я… – выдавил он и замолчал.

– Но ты так ничего и не нашел, да?

Он не ответил.

– Я знаю, что ты сделал ей больно, – сказала Олив.

– Больно? – Он пошатнулся, как от удара в грудь. – С чего ты взяла?

– Так мама написала в своем дневнике. Что ты причинил ей боль. Ты угрожал ей, говорил, что некоторые люди исчезают бесследно.

Отец тяжело привалился к столешнице.

– Она так написала? – медленно произнес он. – Почему?

– Это ты мне скажи.

Он покачал головой:

– Понятия не имею. Я никогда не причинял боль твоей матери и не угрожал ей. – Казалось, он уменьшался в размере, все глубже уходя в себя. Маленький, сломленный человек.