Владислав Тихонов - Наследство одержимого

Петр тоже впал в бешенство — в бешенство берсеркеров, в боевой транс, когда забывают обо всем, о собственной смерти — в первую очередь. Движения Петра обрели странную, почти неестественную плавность и гармоничность. Казалось, чуткий беспощадный зверь пробудился в нем. Ливер это понял и взбесился еще больше: ведь он с самого начала хотел только поиграть, ожидая, что противник будет всего лишь достойным, что он всего лишь недешево продаст свою жизнь… Но каннибал не собирался иметь дела с равным! Пора было кончать со всем этим. Ливер на миг ушел в себя, собираясь, вызывая то, что даровано ему было Мастером, но… Мастер, похоже, не слышал своего Слугу. Мастер бросил его выкручиваться самостоятельно!..

Боль этого осознания пронзила Ливера. Но он тут же опомнилсял и, чуть помедлив, выбросил вперед свою тяжелую руку с клинком. Затрещала ткань, Петр зарычал и дернулся в сторону, но людоедов нож все же задел его плечо. Обрадованный людоед ринулся вперед, Петр сделал то же, и раньше, чем Ливер протянул к нему ладони, он успел цепко схватить людоеда за горло, рвануть на себя и ударить ножом в голый мохнатый живот. Хриплый выдох-вой раздался под низкими сводами страшной комнаты. Сложившись пополам, Ливер свалился набок. Окровавленный Петр снова набросился на него и снова, увертываясь от страшных людоедовых лап, ловко вогнал ему под грудь свой нож, крутанул его и выхватил…

Ливер был живуч. Зажимая раны левой рукой, он поймал своего убийцу правой и из последних сил дернул его вниз. Петр в ответ судорожной растопыренной пятернею схватил противника за лицо. Раздался новый ужасный вопль, в котором не было уже ничего человеческого. Петр ощутил, как под нажимом его пальца лопается глазное яблоко и клейковатая влага ползет по чужой теплой щеке. Полуослепший монстр замотал головою, зубами впиваясь Петру в запястье. Петр, зверея от боли, еще раз ударил Ливера ножом, и еще раз, и еще, пока тот не затих в луже собственной крови…

Петр шумно дышал, вытирая с лица пот и размазывая по нему кровь. Боли в пропоротом плече он по-прежнему не чувствовал бешенство воина сменилось опьянением победителя. Он грубо пихнул ботинком распростертое в крови огромное тело, затем плюнул в перекошенное одноглазое лицо и, наконец, повернулся к Сергею, все так же полулежавшему у стены в полутора метрах от зловонной кучи. Зеленые мухи начинали проявлять интерес к мокрой от крови голове учителя, и он ватной рукою безуспешно отмахивался от них. Постанывая от боли, отвращения и беспомощности, Сергей сквозь полуприкрытые веки видел, как красно-зеленый Петр поворачивается к нему, хочет что-то сказать… Шевелит губами, точно злая рыба… Ничего не слышно! Почему ничего не слышно?! И вообще, что это за муть творится в комнате?!.

Сергей разинул рот в непонятном, вязком страхе, глядя и чувствуя, как беззвучный порыв ночного ветра вздувает черную штору, треплет огненные язычки оставшихся свеч, свежей и знобящей волной окатывает лицо… Какие-то тени выползали из потаенных углов; свечи одна за другою тухли, пуская черные дымки, но комната почему-то наполнялась светом — мерцающим, блеклым, фосфорно-неживым. Неподвижного Сергея окружало сплошное движение: тени извивались, свет дергался, ветер все той же ледяной рукою шевелил слипшиеся волосы. И при этом куда-то исчезли все мухи… Живой сумрак сгущался в центре комнаты, над перевернутым столом. Словно некая осязаемая масса, он лепился в туманный полупрозрачный силуэт. Ужас, растущая боль в разбитой голове, глухота и неподвижность сводили Сергея с ума. О, если б он мог хотя бы закричать!! Петр все так же впустую ворочал губами — он тоже оглох и теперь сам не слышал собственного голоса…

…Все произошло быстро, ужасающе быстро. От сгустившегося силуэта отделилась маленькая тень — бесформенная и подвижная; в воздухе серебристо сверкнуло. Глухота ватными пробками вывалилась из ушей Сергея — он расслышал в воздухе какой-то чмокающий звук, после коего Петр, словно манекен, почему-то грохнулся лицом вниз прямо на труп своего врага. В лицо Сергею брызнула теплая темно-красная струя, на губах вмиг стало солоно и железисто.

— Ну, вот и всё… — глухо, хрипло и насмешливо раздалось над головою Сергея, после чего он в третий раз за этот безумный день лишился сознания.

Когда учитель вновь пришел в себя, он с некоторою заминкой понял, что все так же валяется на полу в комнате под церковной крышей — той самой, где еще так недавно произошла расправа знакомого эфэсбэшника над знакомым каннибалом. Вокруг как ни в чем не бывало горели свечи, и ни зловония, ни адских мельтешащих отблесков больше не было. Трупов не было также. Но вот клейкая кровь по-прежнему сочилась из рассеченной головы. И подташнивало.