Роберт Блох - Рассказы. Том 2. Колдовство.

Мы поднялись на лифте на второй этаж, и Шурм чуть не потерял сознание, прежде чем мы вытащили его оттуда. Мы взяли у него ключи и заставили зажечь свет — мы настояли на этом. Затем прошли по коридору в зал 11. В дверях у Шурма опять началась истерика, но мы втащили его внутрь.

Сначала ни я, ни полицейский ничего не заметили. Шурм схватил нас за руки и закричал.

— Прежде чем вы увидите, я хочу кое-что сказать. Помните, я сказал, что узнал голос, который звал Бейли? Голос принадлежал шестой голове-той, которую я не так хорошо видел, той, которую Бейли испугался больше всего. Вы ведь понимаете, чья это была голова?

Тут я догадался.

— Это была голова доктора Фиске, — простонал Шурм. — Шоуги был его другом, и когда Бейли обманул и убил Фиске, шаман включил его в число индейцев. Шоуги вырезал лицо Фиске на тотемном столбе, перенеся туда душу доктора точно так же, как он сделал это с пятью мертвыми индейцами. Фиске призывал Бейли сегодня вечером!

Мы потянули Шурма вперед, обходя ящики. И вскоре очутились перед тотемным столбом. Деревянную колонну было не такто легко разглядеть, потому что возле нее стоял человек, совсем близко, словно его руки обнимали столб. Приглядевшись, мы наконец увидели, как все было на самом деле. Руки тотема обнимали Бейли!

Деревянные руки тотемного столба сжимали тело Бэйли в крепких объятиях. Они схватили его, когда он наклонился, чтобы поджечь столб, и теперь прижимали к пяти извивающимся головам, к острым деревянным зубам пяти ртов. И каждый рот вцепился в какую-то часть тела: один в ноги, другой в бедра, третий в живот, четвертый в грудь, пятый — в горло. Пять ртов глубоко вцепились в туловище Бейли, и на деревянных губах виднелась кровь.

Бейли смотрел вверх тем, что осталось от его лица, вместо которого теперь было просто растерзанное красное месиво, обращенное к другой маске — шестой, самой верхней на тотемном столбе. Шестое лицо, как и сказал Шурм, несомненно, принадлежало белому человеку и было лицом доктора Фиске. И на его окровавленных губах застыла не улыбка, а сардоническая ухмылка.

(The Totem-Pole, 1939)

Перевод К. Луковкина

Психи не подпрыгивают. В противном случае Грегори Митре взлетал бы к потолку на каждом шагу. А так он метался по комнате, как обезумевший от хлороформа павиан.

Это действительно не представлялось смешным — было просто жалко иметь дело с подобным случаем всерьез. Грег Митре когда-то был отличным парнем, до того, как начал путешествовать. А теперь он стал профессиональным виноградарем.

Конечно, он пригласил нас всех на вечеринку по случаю возвращения домой; в тот вечер в его квартире собралось не меньше дюжины человек, и мы твердо намеревались воспользоваться гостеприимством, на которое рассчитывали. Тем не менее, все были немного выбиты из колеи, когда вошли и обнаружили хозяина берлоги, заранее нагруженного по самые жабры. Хуже всего было то, что Грег Митре оказался не просто пьяницей. Он напился до плаксивого, почти беспомощного состояния.

Фостер и я прибыли первыми, примерно в одно и то же время. Нам пришлось подождать несколько минут, прежде чем Митре открыл дверь и чуть не свалился на нас. Оказавшись внутри, хорошенько разглядев красное, потное лицо с неестественно закатившимися глазами, мы оба были немного шокированы.

Конечно, никто из нас этого не показал, хотя бессвязное бормотание Митре еще больше расстроило нас. Он указал нам на стулья и на напитки, подойдя к столу и вытащив из внушительного ряда на нем бутылку. Он отхлебнул из горлышка и предложил нам выпить. Мы молча повиновались. Я знаю, что мысли Фостера совпадали с моими.

Что, черт возьми, случилось с Митре? До поездки он никогда не был пьяницей. Два года — хороший срок, но, если допустить, что за это время он подхватил дипсоманию [7] Дипсомания — психический алкоголизм, поиск в алкоголе решения всех проблем. , факт остается фактом: за два года мужчина тоже должен повзрослеть на столько же. А Митре, судя по всему, прожил с тех пор, как мы видели его в последний раз, дюжину лет. Он похудел, его волосы поседели. Он загорел, но вокруг глаз и рта залегли неприятные морщинки. И его улыбка стала вымученной, трагической. Мы быстро взглянули на него, и я поймал взгляд Фостера.

Митре, казалось, ничего не замечал. Он просто лакал выпивку, один шот за другим. Через десять минут мы увидели, как он сделал большой глоток ржаного виски, два хайбола, неразбавленный скотч и бренди. За это время он не проронил ни слова. Я начал подбирать первый вопрос.