Роберт Блох - Рассказы. Том 2. Колдовство.

— Значит, ты возвращаешься в деревню? Ну, если это то, что ты ищешь, я уверен, тебе помогут в поисках. Не отчаивайся.

Никколо вздохнул.

— Я боюсь этой помощи. Эта музыка — эта игра — это не часть меня. Она исходит из других источников, и я не испытываю удовлетворения, возбуждая своих слушателей. Сегодня вечером Карло и Элисса были взволнованы, но не мной, а музыкой. Неужели вы не понимаете?

Холодный шепот прорезал темноту, когда Паганини заговорил.

— Да, прекрасно понимаю, но ты — нет. Сегодня ты играл с ненавистью, и ненависть была в зале. Но когда ты пойдешь к Элиссе, ты будешь играть с любовью. Она будет взволнована. Ибо наш учитель в высшей степени преуспевает в любовных делах. Пусть твоя скрипка заговорит, и девушка станет твоей.

— А как же Карло?

— И снова пусть говорит скрипка. Ее голос сводит людей с ума. Пусть же Карло услышит этот голос.

Медленный смешок сорвался с губ Паганини.

— Я знаю, как это будет. Ах, я знаю! Много лет назад я открыл эту тайну и хорошо ею воспользовался. Сведи с ума рогоносца и ухаживай за возлюбленной, радуясь подарку учителя! Я завидую твоим годам, мой друг. Это будет великим триумфом для тебя.

Сердце Никколо бешено колотилось.

— Вы действительно верите, что я могу это сделать? — спросил он.

— Конечно. Тебе дана сила, пусть она ведет тебя к вожделенной цели. — Голос Паганини стал серьезным. — Но я не об этом собирался говорить, когда ждал тебя сегодня вечером. Нужно сказать еще кое-что. Я хочу напомнить тебе, что через год у тебя назначена встреча в Пещере дураков.

— Я боюсь.

— Это условия сделки, и ты должен явиться.

— А если я не пойду?

— Об этом я не могу говорить. Он придет за тобой, я знаю. И жестоко отомстит.

— Я бы хотел, — голос Никколо был полон ненависти, — чтобы мы никогда не встречались. Вы довели меня до этого — втянули в эту дьявольскую сделку! Я был дураком и должен бы убить вас за это.

Паганини остановился и посмотрел на юношу. В его глазах блеснул лед.

— Возможно. Но подумай про грядущий год. Ты завоюешь Элиссу и сведешь Карло с ума. Добейся Элиссы и сведи Карло с ума. Добейся Элиссы и сведи Карло с ума…

Его голос был похож на скрипку, играющую и проигрывающую одну и ту же проклятую льстивую трель, пока она не пронзила мозг Никколо.

— Не думай о мести. Отправляйся в Пещеру дураков через год, но сначала завоюй Элиссу и сведи Карло с ума.

Все еще шепча эти слова, Паганини повернулся и исчез в темноте. И Никколо шел по улицам, бормоча себе под нос:

— Я завоюю Элиссу и сведу Карло с ума.

Вернувшись домой, Никколо не остановился в гостинице отца. Теперь у него были деньги, и он снял комнаты в городе, под квартирой молодоженов, за которыми следил. Он не видел их целый месяц, пребывая в своей темной комнате со скрипкой. Теперь он играл в темноте, так как не нуждался в нотах. Он разрабатывал только две темы. Одна была мягкой, сладкой и нежной, волнующей и страстной красотой.

Когда Никколо играл, его лицо пылало в экстазе, и тепло наполняло все его существо. Вторая тема выскользнула из темноты. Потом становилась мягче. Потом начинала бегать, прыгать и танцевать. Сначала она пищала, как крыса, потом лаяла, как собака, и, наконец, завывала, как черный волк. Это был дьявольский вой чудовищной силы, и когда Никколо сыграл его, руки его задрожали, и он закрыл глаза. В течение месяца Никколо снова и снова проигрывал эти две темы в своей крошечной комнате — в одиночку. Вернее, не совсем один, потому что в его мозгу звучал шепот, подсказывающий каждый звук, и невидимая рука вела смычок по струнам. Никколо играл без остановки, он похудел и осунулся. Через месяц музыка стала частью его самого, и он был готов…

Потребовалась неделя, чтобы снова подружиться с соседями. Ещё через неделю он уже изучил их привычки, узнал, когда Карло работал в винном погребе и оставлял Элиссу одну. Затем, однажды днем, Никколо посетил Элиссу. Пока они разговаривали, она величественно восседала в облачении своей белокурой красоты, и через некоторое время Никколо предложил ей что-нибудь сыграть. Он достал скрипку и провел смычком по струнам, не сводя глаз с ее лица. Пока он играл, его глаза не отрывались от ее лица. Его глаза наслаждались ее лицом, как музыкой наслаждалась ее душа. Мелодия звучала снова и снова; в бесконечных вариациях она поднималась в парящей рапсодии. И Элисса тоже поднялась и подошла к нему, ее глаза были пусты, если не считать наполняющего душу величия музыки. Потом Никколо отложил скрипку и обнял ее.