Роберт Блох - Рассказы. Том 2. Колдовство.

— Да, да, это правда… я сделал это… но вы не можете обмануть меня, Хокинс… вы не можете… — Он разорвал бумагу, его безумные руки сжимали пишущую машинку, когда он поднял ее, чтобы швырнуть проклятую вещь на пол.

Потом Стивен Айрес упал. Нет, буду честен. Он не упал. Его толкнула пишущая машинка. Он держал ее в руках, и она рухнула прямо на него. Он упал на пол под ее напором; пишущая машинка врезалась ему в грудь, Стивен Айрес перестал кричать, и ее поверхность окрасилась кровью. В аппарате остался крошечный клочок бумаги. Теперь, на застывшем навеки теле, щелчки возобновились. Слабо, но верно, была напечатана последняя строчка. А потом — последний удар. Машина подпрыгнула и раскололась от взрыва. Литеры, клавиши, внутренние детали разлетелись по всей комнате в беспорядочных обломках того, что когда-то было пишущей машинкой Лютера Хокинса.

Прежде чем выбежать, я подобрал клочок бумаги, поднял его и прочел последнюю эпитафию:

Я пишу все свои рассказы авторучкой.

(The Ghost-Writer, 1940)

Перевод К. Луковкина

Тиберий Юлий Цезарь Август скучал. Его священное величество, август, защитник народа, император Тиберий угрюмо смотрел на голубые воды Капри и глубоко вздыхал. Он смертельно устал от жизни. Десять лет как он удалился от Рима и забот империи. Тогда цезарь отошел от активного правления и отправился на Капри. Он построил двенадцать вилл, в которых попеременно жил. Император населил их своими германскими телохранителями, учеными греками, поселил туда своего друга Нерву и астролога Трасилла — и все это лишь бы спастись от скуки.

Но он быстро устал от изгнания на острове, и тогда к нему явились гнусные спинтрийцы [11] У Гая Светония Транквилла в сочинении «Жизнь двенадцати цезарей» в главе «Тиберий» читаем: «Но на Капри, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл «спинтриями» — наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть». , практикующие отвратительные искусства, упомянутые в книге Элефантиды. Тиберий построил на виллах камеры пыток, чтобы развлекаться еще более извращёнными способами. Но сейчас даже эти экспрессивные развлечения больше не будоражили его стареющие чувства. Тиберий больше не мог убежать от самого себя, от своего стареющего тела и остывших влечений. Он состарился, стал высоким костлявым мужчиной с худым, изрытым оспинами лицом и лысой головой. Рядом всегда находились врачи, предостерегавшие его от пристрастия к алкоголю и экстракту мирры.

Он восседал на утесе, нависавшем над пляжем Капри, напряженно глядя то на волны, то на пятый том Элефантиды, лежавший на коленях. Император сидел в одиночестве и вполголоса, до бесконечности бормотал разные проклятия.

— Цезарь!

Резкий голос эхом отразился от скалы внизу. Тиберий встал, его костлявые ноги напряглись от дурного предчувствия. Никто не приезжал на его остров. Император боялся убийц.

— Цезарь!

Заглянув за край утеса, Тиберий увидел лодку, пришвартованную к скале, торчавшей из воды. Голос принадлежал какому-то человеку, карабкавшемуся по крутому утесу сквозь кусты. Внезапно кусты раздвинулись, и появилась странная фигура. Это был взъерошенный человек, оборванный и мокрый от морской воды, которая блестела на его загорелой коже. У него было дикое бородатое лицо, с кровоточащими царапинами от колючих кустов, через которые пришлось продраться при подъеме. Желтые зубы обнажились в гримасе усталости.

Но Тиберий едва заметил все эти детали. Его взгляд был прикован к длинному ножу, который незнакомец держал в руке. Это был острый, блестящий нож. Такой клинок легко вонзить в шею, даже императорскую. Тиберий дико озирался по сторонам в поисках своих германских охранников, всегда карауливших поблизости. Но мужчина, ухмыляясь, приблизился. И тут Тиберий заметил, что он несет большой мешок.

— Это дар вашему величеству, — пропыхтел оборванец. — Я только что поймал его, увидел, что вы сидите на утесе, и хочу подарить вам свою добычу.

Он улыбнулся сквозь спутанную бороду, и исцарапанное, окровавленное лицо. Открыв мешок, человек вытащил огромного усача, все еще извивающегося и живого. Незнакомец взмахнул ножом.