Ханна уставилась на него:
– Что?
Старик в черном костюме повернулся к дедушке:
– Сколько времени вам надо на сборы?
Несколькими часами ранее, в пяти тысячах миль от штата Вашингтон, мама Ханны сидела в гостиничном вестибюле. За час до того она ужинала с человеком, с которым у нее были близкие отношения; он жил в Лондоне, и именно об этом человеке она думала за обедом в ресторанчике в Лос-Гатосе.
Иными словами, ради этого человека она бросила прежнюю жизнь.
Они ужинали недалеко от гостиницы, в уютном итальянском ресторане, где почти год назад их колени соприкоснулись во время деловой встречи, за обсуждением нынешней работы Кристен. Ресторанчик стал «их местом». И до сих пор им был. Но теперь ходить туда было необязательно. Теперь они могли пойти куда угодно и посещали разные рестораны и бары, но чаще всего все-таки приходили в «Белла маре», хотя Кристен уже перепробовала все блюда в меню как минимум по одному разу и, честно говоря, кормили тут так себе.
А раньше казалось, что очень вкусно.
Уже не имело значения, что теперь за ужин можно было расплачиваться кредитной карточкой – а не наличными, как раньше, чтобы не оставлять подозрительных следов в ежемесячных выписках по счету. Даже прощальный поцелуй на парковке у гостиницы, один из ритуалов в их пока еще недолгой вроде бы связи, больше не вызывал былого душевного трепета.
Знакомый ушел домой пораньше, потому что утром у него намечалась важная деловая встреча (после катаклизмов самоопределения жизнь очень быстро приходит в норму), и Кристен решила посидеть с айпадом в гостиничном баре, ответить на мейлы друзей и знакомых. Только у нее ничего не получилось. Несколько сообщений в личной папке «входящие» оставались без ответа вот уже несколько недель. С ней пытались связаться подруги, бывшие коллеги в Штатах и, конечно же, двоюродная сестра.
Кристен отгораживалась от этих мейлов, от их вопросов и обвинений, точно так же как отгораживалась от всего нового, раз за разом предлагая поужинать в «Белла маре». Как отгораживалась от мира за камином в гостиничном баре, да и в самой гостинице.
Она отгораживалась от чувства вины, глодавшего ее ежечасно. Супружеская измена сродни автомобильной аварии, когда въезжаешь в машину партнера. Неважно, быстро или медленно едешь, штрафные пункты записывают тебе, а вдобавок оказывается, что все неполадки, огрехи и прочие неприятности в отношениях, даже те, что случились много лет назад, – тоже твоя вина. К этому добавилось еще и чувство вины за недавний скомканный разговор с дочерью, но сейчас Кристен не могла об этом думать и тоже задвинула его куда подальше.
Однако же было и еще кое-что.
Первые пугающие намеки заключались в том, что человек, который весь вечер говорил с ней в основном о работе, может быть, и был острым инструментом, вспоровшим швы предыдущей истории, вот только он вряд ли был тем, кто помог бы Кристен создать какую-то новую, годную замену. Он был следствием, а не причиной. Кристен вконец извелась после долгих месяцев внутренней борьбы с собой – «если не сейчас, то когда?», – и у нее просто не оставалось сил для принятия окончательного решения – «если не это, то что же?».
Во всяком случае, не сегодня.
Подошла официантка – узнать, не нужно ли чего, и, к облегчению Кристен, сбила ее с мысли, прежде чем мысль успела сформироваться.
Она заказала горячий шоколад – в Лондоне было очень, очень холодно – и сделала еще одну попытку ответить на мейл Джилл, своей двоюродной сестры.
Вместо этого она задумалась о картине, которая висела в доме, где Кристен уже давно не была. В доме, который когда-то был ее домом, в Санта-Крузе.
Картина, неплохая акварель с изображением Биг-Сура, написанная художником из Кармеля, стоила всего триста долларов (вместе с багетом), и Стив купил ее полтора года назад. Эта значительная, но вполне приемлемая сумма не заслуживала той страстной отповеди, которой разразилась Кристен, узнав о покупке. Стив редко покупал что-то для себя. В сущности, он даже спросил разрешения у жены (ну, или дал ей понять о своих намерениях, чтобы адвокат противной стороны мог высказаться), и она не возразила.
Почему же тогда она отнеслась к картине с таким пренебрежением: мол, какая разница, где ее повесить? Откуда взялось это равнодушие?
А потом, спустя несколько недель после приобретения картины, пока Стив укладывал спать Ханну, Кристен с бокалом сидела во дворе и разглядывала заднюю стену дома, в котором они прожили семь лет. И тут ее внезапно осенило, будто ответ на мучивший ее вопрос упал с ясного неба.
Читать дальше