Майкл Смит - Ханна Грин и ее невыносимо обыденное существование [litres]

– А я детей не особо люблю. – Гриб шмыгнул носом. – Ну, пока не проголодаюсь.

– Так, молчок! – рявкнул Дьявол. – Дайте Инженеру сосредоточиться.

– Дедушка, а почему он тебя так называет?

Дедушка взял отвертку с длинным тонким стержнем и начал откручивать винтики по краю чемодана. Винтиков было много. Они были очень маленькие.

Не отвечая на вопрос Ханны, дедушка продолжил свой странный рассказ:

– В конце концов Эрик Грюн покинул ферму. Он ушел в город и жил как придется. Помогал торговцам на рынке, подметал улицы, зарабатывал гроши. А однажды, возвращаясь из храма, куда всегда ходил слушать того самого органиста, Эрик заметил мастерскую часовщика и застыл у витрины, разглядывая сложные часовые механизмы. Его ошеломила мысль о том, что затейливое хитросплетение осязаемых металлических частей, слаженно работающих вместе, воплощает в себе нечто неосязаемое и абстрактное – время.

Дедушка открутил все винтики снаружи, осторожно снял обтянутую кожей деревянную крышку с чемодана и отложил в сторону. Под крышкой оказалась еще одна деревянная панель, тоже усаженная множеством винтиков. Дедушка выбрал другую отвертку и снова приступил к работе.

– Эрик вошел в мастерскую и напросился к часовщику в ученики, – продолжил он.

– Дедушка, если Эрик – это ты, то почему ты рассказываешь так, будто о ком-то другом?

Дедушка рассмеялся:

– Ну, иногда и правда кажется, будто ты – кто-то другой. Эрик, то есть я, трудился не покладая рук и вскоре выучился всему, что знал часовой мастер. Спустя пять лет я открыл свое дело, создавал новые часовые механизмы и модели часов.

– Как стартап, – понимающе сказала Ханна, потому что часто слышала это слово от мамы, которая произносила его с неизменным одобрением, будто это самое интересное занятие на свете.

– Да, наверное. Признания я добился не сразу, но лет через двадцать или тридцать стал самым лучшим часовым мастером в городе. Даже не в городе, а во всей стране. Все богачи заказывали у меня часы. Мои часы были даже у короля. Можно сказать, я прославился.

Ханна победно улыбнулась. Она всегда знала, что дедушка особенный, хотя мама с папой ничего такого не думали, а, наоборот, говорили о нем как о рассеянном вздорном старике, которому не сидится на месте. А вот тетя Зои им восхищалась. За это Ханна ее любила.

Тем временем дедушка откручивал винтик за винтиком.

– Моя жизнь наладилась, – сказал он. – Я женился, хотя детей у нас не было.

– Как это? У тебя же…

– Не перебивай, Ханна. Я хорошо одевался, вкусно ел и пил. Каждую неделю ходил в храм слушать новые чудесные сочинения органиста – до самой его смерти. Его музыка заставляла радоваться жизни, а подаренная им булавка была для меня самой большой драгоценностью на свете. Но потом… кое-что произошло.

– Что?

– Понимаешь, солнышко, самая унылая правда жизни состоит в том, что ко всему чудесному рано или поздно… привыкаешь. Чудо превращается в обыденность. То, что обыденно изначально, не имеет значения. Но когда то, что поначалу казалось совершенным, восхитительным и волшебным, становится обыденным, то кажется, будто тебя предали. И тогда с горечью разочаровываешься в жизни. Из-за этого люди начинают вести себя странно. Им вдруг отчаянно хочется все изменить, чтобы снова ощутить утраченный восторг, почувствовать себя живым, причастным к вечности. Они бросаются в погоню за сияющей мечтой, иногда даже оставляют своих… – Он покосился на Ханну, покачал головой. – В общем, дело в том, что я был лучшим часовых дел мастером на свете. Я разбогател, ни в чем не нуждался, но утратил интерес к жизни. Каждый день я приходил в мастерскую и изнывал от скуки. Мне было невыносимо тоскливо. Иногда я задумываюсь, было ли скучно Баху, хотя, конечно, мне до него очень и очень далеко. Как и всем остальным…

– Ты себя недооцениваешь, – заметил Дьявол с неожиданной теплотой в голосе.

Дедушка пожал плечами и открутил еще пять винтиков.

– Так, а теперь мне нужно сосредоточиться, – сказал он. – Подберите-ка под себя ноги, пожалуйста.

Он потянул деревянную панель, которая отошла под странным углом, открыв еще одну панель, потоньше, которая тоже сдвинулась, но не туда, куда можно было ожидать.

За ней последовала череда панелей, которые отъезжали в сторону, сдвигались и поворачивались до тех пор, пока из чемодана не выскользнул внутренний механизм, разделяясь на множество частей, вертящихся во все стороны.

Дедушка сосредоточенно склонился над чемоданом, будто музыкант над своим инструментом, а когда завершил работу, произошло что-то непонятное.