Татьяна Замировская - Земля случайных чисел [сборник litres]

С другой стороны, не очень понятно, как выходить в мир, если мы не можем уяснить, как теперь в нем живут люди, – все очень быстро меняется.

Наутро, после изнурительной беседы с М. о том, что невозможно передать в Управление, я собралась с духом и вышла на кухню. Там была Лиза-Мария, последняя девушка М., и я спросила у нее, сказал ли ей М. во время своего визита то же самое, что и мне. Лиза-Мария неприветливо ответила, что она общается с 31-летним М., который намного более образован и осторожен, поэтому выслушивать предупреждения от 23-летнего юного идиота она не хочет, а о чем она говорит со своим персональным М., по сути, не мое дело. За окном зашумело – это на москитную сетку липко наклеилась мошкара, сообщающая, что М. сказал Лизе-Марии ждать его в некий полдень, он ее заберет сам, и они сбегут вдвоем, только вдвоем, она и он, и, возможно, им удастся основать новую мыслящую биоколонию где-нибудь в горах, они ведь давно об этом мечтали, когда только-только начали путешествовать по миру вдвоем. Лиза-Мария хмурится, ей неприятно это ежеминутное предательство природы.

Постепенно выяснилось, что каждой из нас М. обещал в один-единственный, общий для нас всех, день, приехать и забрать, чтобы спасти, – жди меня на кухне в некий полдень, говорил он, можешь сварить мне кофе, но лучше живой, с йогуртом, мне понадобится много сил (не каждая из нас сообщила М. о том, что это йогурт наблюдения и слежки, не все мы одинаково умны, и не с каждой из нас М. одинаково опытный и взрослый, к Алене, например, и вовсе приходит 16-летний прыщавый дурак).

В итоге в тот самый день сложилось так, что к нам приехало четырнадцать разных М. разного возраста – и каждой достался свой. Оказывается, их может быть бесконечное число. А может, они просто специально сделали для нас четырнадцать разных, непонятно – и каждый из них убедил каждую сбежать. Как же так, подумала я, когда мы с криками запирали ванную комнату, куда только что слили в унитаз все остатки йогурта и молока, как же так. Разве можно уйти из своей жизни ради того, чего в ней нет, у нас же у всех есть дом, биография, какое-то будущее и прошлое, злой наш бессердечный М., зачем ты так, чем ты нас обольстил? Биоколония? Любовь? Две из четырех одноразовых были теперь влюблены по уши – тихая застенчивая Маша (у которой вроде бы где-то был муж, уже второй по счету) и неприятная, будто из мглистого перестроечного бара вывалившаяся всей своей тестяной массой, немолодая уже Ира (что же там такое было?) – и это при том, что с одноразовыми он при каждом визите заново знакомился впервые. Непонятно, чем он их так очаровал. Некоторым пообещал просто привезти их домой и доставить их с семьями в безопасное место – где-то, как он утверждал, все же были безопасные места, в Арктике, на Аляске, среди растений и льдов (самое время основывать колонию на Марсе, шутили мы).

Свою неожиданную доброту он объяснял тем, что, пусть и сконструирован из материала противника (хотя он не был до конца уверен в том, что происходящее может называться войной – сотрудничества было больше, чем уничтожения), к нам он испытывает самые теплые, человеческие чувства – как оригинал, как оригинал. Впрочем, он никогда не был копией – понятие копии в этом новом мире вообще исчезло как бессмысленное. И ни один из этих четырнадцати М. копией не был – все были уникальны. Мой утверждает, что мы с ним поедем в Калифорнию на первой попавшейся биопопутке, изгнав из нее управляющие первоэлементы, а потом отправимся подобным образом на какой-нибудь остров в Тихом океане – и просто станем этим островом на то время, которое нам понадобится для окончательного понимания нового миропорядка и управления им. Кто-то из нас умчит с ним на Север – на оленях – или уплывет на китах или морских слонах, которые наверняка не откажутся посотрудничать. Но я не верю в морских слонов – мой М. самый лучший, у остальных чушь и ложь.

Когда мы все – четырнадцать нас и четырнадцать разных, не замечающих никого, кроме своей спутницы, версий М. (как назло, некоторым достались насекомые – термитный М. был у Ксении, Дашу вел под руку шелкопрядовый, тошнотворный; мой был восковой с влипшими в него там-сям молчаливыми покорными пчелами – как Наполеон, мысленно сказала я ему, как Наполеон, король мой, твой необитаемый еще нами остров ждет нас) вышли из дома в обещанный и главный (безусловно) полдень, облака и поля расстилались вокруг, как белая и готовая к коммуникации бумага, – это плохо, подумали мы, белая бумага – и тут же бумага покрылась текстовой россыпью скворцов, полевок, сусликов, ящерок и зеленых перламутровых мух: мы окружены и в нас будут стрелять, нас видят, за нами давно наблюдают, план наш раскрыт, чертов йогурт как-то вошел в сговор с канализацией или же все происходящее и было единым глобальным планом Управления, в который входили мы уже изначально.