Татьяна Мастрюкова - Болотница

Но старик даже не пошевелился.

И сейчас же, буквально в одно мгновение, и животное, и тварь провалились в трясину целиком, будто под ними раскрылся какой-то люк, поглотивший их, или, скорее, разверзлась земля.

И наступила тишина, полная тишина.

– Бульк! – это затянулось ряской и тиной окно в трясине, в которое провалилась болотница. Будто и не было ничего.

Я стояла неподвижно, боясь пошевелиться, ещё минуту. И только потом изо всех сил зажмурилась и медленно-медленно обернулась.

Сглотнув неизвестно откуда образовавшийся в горле комок, я, вся трясясь от напряжения и волнения, осторожно открыла глаза.

Позади меня стояла моя мама.

Ноги грязные, в ссадинах. Тапочки она потеряла. Лак на ногтях облупился. Это первое, что я увидела.

И только потом посмотрела ей в глаза. Знакомые мамины глаза, разве что какие-то ошалевшие, будто от недосыпа. Часто моргающие. В уголке правого глаза набухла и скатилась по испачканной щеке слеза, оставляя светлую дорожку.

Она стояла растерянная, как не до конца проснувшаяся. Такая живая в своём дурацком грязном сарафане с оторванными карманами, сжимая и разжимая бессильно повисшие вдоль боков руки.

– Мамочка, – прошептала я.

– Вичка…

Я бросилась к ней и обхватила обеими руками, не выпуская, однако, крест и тетрадь. Прижалась крепко-крепко, ощущая живое тепло. Она так же крепко и одновременно ласково обняла меня в ответ и, поцеловав, зарылась носом в мою макушку. И было слышно, что она плачет, но не хочет мне этого показывать.

И запах у мамы был такой знакомый, родной, любимый мамин запах.

Никакой тины, никакого болота, никакой плесени, никакой тухлятины, которая пропитала, казалось, всё вокруг в этой отвратительной местности.

И тут сердце моё снова упало, а затылок сильно сдавило от страха, как бывает, когда слишком туго стянешь резинкой волосы. Противного тошнотворного страха.

Вырвавшись из маминых объятий, я резко развернулась и вскинула крест, который всё ещё не выпускала из руки.

Но тихие, едва слышно хлюпающие по болотной жиже шаги принадлежали не болотной нечисти.

С облегчением я выдохнула, меня словно отпустило, даже затылок перестало стягивать, и я начала опускать руку с крестом.

– Это вы! – обрадованно воскликнула я.

И всё же странно, что призрак настолько напоминает реального, из плоти и крови человека, что звуки при его передвижении по болоту слышны, как будто наступает настоящая нога, и трава приминается под ней, как под настоящей. И удивительно, что я сейчас об этом думаю.

– Не опускай крест! – предостерёг меня Лоскатухин, остановившись в отдалении и не делая попыток приблизиться к нам с мамой. Наоборот, когда я сделала шаг к нему, он будто отступил, сохраняя между нами одну и ту же дистанцию.

Мама молча подошла ко мне сзади и обняла за плечи, грея и охраняя. Я подняла голову и посмотрела на неё. Мамино лицо было печально. Она смотрела на Лоскатухина без удивления, но с какой-то горечью.

– Спасибо, спасибо вам! – горячо принялась благодарить я деда Евгения. Мне хотелось обнять его или хотя бы пожать руку. Во мне опять поднималась эйфория.

Но наш спаситель оборвал меня не терпящим возражений тоном:

– Ступайте в деревню, немедленно. Она за вами не пойдёт, да и Пират пока не пускает. Но коли останетесь дотемна, я уже не смогу её сдержать. И сразу уезжайте! Чем дальше будете, тем слабее её сила. Свезло ещё, что дождей нет.

Он поднял голову к небу, к серому маревому небу, и повторил глухо: «Пока дождей нет…»

– Вы так нам помогли! – снова горячо начала я.

– Нечего болтать попусту, – с почти грубой резкостью опять перебил Лоскатухин. Таким тоном он, наверное, при жизни гонял ребятишек с болота. —Ступайте!

И как-то неожиданно он оказался совсем далеко, у кустов – тех самых, откуда сначала появился. Повернулся к нам спиной, обернулся коротко через плечо и внезапно пропал, будто никогда его и не было. Растворился в переплетении ветвей и листьев. Мгновенно потерял чёткость и объёмность, будто кто-то взял и выключил его.

Только сейчас я заметила, что моя сумка валяется в луже, а содержимое наполовину вывалилось в жижу. Ласково высвободившись из маминых объятий, но на всякий случай схватившись за край её сарафана и потянув за собой, я шагнула к сумке и, не особо заботясь, отряхнула кое-как пожитки и сгребла в основное отделение, а дневник с самодельным крестом пристроила в наружный кармашек, чтобы легче было достать.