Татьяна Мастрюкова - Болотница

Болотница всё ещё не могла видеть его, но для меня фигура старого Лоскатухина начала приобретать чёткость и объём, будто кто-то протёр наконец отделявшее нас друг от друга запотевшее стекло.

Это был пожилой мужчина в старой, но опрятной одежде: тренировочные штаны, старомодный пиджак, из-под которого виднелась мятая клетчатая рубашка. На седой голове его сидела потёртая коричневая кепка. Стоптанные ботинки в пятнах засохшей грязи легко преодолевали топь, вроде бы приминая траву, но всё же не оставляя следов.

Лицо у Лоскатухина было простое, какое-то среднестатистическое и совсем не героическое, не такое уж старое, но одновременно с тем усталое, серьёзное и напряжённое. Седая щетина покрывала впалые щёки, придавая чуть измождённый вид. Карие глаза под чуть сдвинутыми лохматыми бровями казались печальными.

Волосы у Лоскатухина были совершенно седые, и никакой особенной пряди я, конечно, не увидела.

У ног его, навострив уши, стоял тот самый рыжий пёс, которого я сначала считала собакой Василия Фёдоровича, а потом и вовсе оборотнем. Теперь это был вовсе не дохлый мохнатый мешок, а крупный крепкий зверь, с умными живыми глазами, напряжённый. Шерсть на холке стояла дыбом. Пёс казался настолько настоящим, таким материальным, что никак невозможно было заподозрить, что это всего лишь призрак собаки. И сейчас он совсем не пах тухлятиной. Да он вообще ничем не пах. Может быть потому, что вокруг висел всё перебивающий гнилостный смрад болотной твари.

Пират (а это наверняка был он) то настороженно глядел на извивающееся болотное отродье, то выжидательно поднимал голову и смотрел прямо в лицо своему хозяину.

Лоскатухин, не отрывая взгляда от брыкающейся на одном месте нечисти, которая шипела, ломалась, плевалась, рычала утробно в тщетной попытке разглядеть противника, выждал одному ему известный момент и сделал едва заметное движение рукой, на которое Пират отреагировал мгновенно.

Лоскатухинский пёс бросился вперёд со сверхъестественной (что не удивительно) скоростью и в два прыжка вцепился болотнице прямо в её мертвенно-бледную гусинолапую ногу. С внезапной силой и быстротой тварь, ещё ломающаяся и извивающаяся, словно пиявка, нагнулась под невероятным углом, схватила животное за голову и принялась обеими руками сжимать.

От неожиданности я перестала кричать и только, открыв рот, тяжело дышала, чувствуя саднящее сорванное горло.

– Читай молитвы без остановки, по кругу! – прикрикнул на меня Лоскатухин своим хрипловатым голосом. – Не опускай крест!

Мне показалось, что пальцы болотницы с синими ногтями мертвеца, впившиеся в собачью голову, удлиняются, как щупальца, и словно пробираются под шерсть, под кожу, превращаясь в кривые, острые, цвета болотной жижи когти.

На меня снова стал наползать липкий страх.

Не давая себе поддаться этому разрушительному ужасу, громкой скороговоркой, уже наизусть, я принялась выкрикивать молитвы, вкладывая всю силу, какую только могла найти в себе. Боясь смотреть на схватку нечисти и призрачного животного, я в то же время не могла оторвать от неё глаз и только представляла, как слова молитвы, будто плети, бьют нечисть по рукам, по мерзкому лицу, бьют её, бьют…

Тварь завизжала оглушающе пронзительно и тонко. Я даже невольно втянула голову в плечи, не имея возможности заткнуть уши и тоже непроизвольно ещё сильнее повышая голос. Удивительно, но в этом визге опять было что-то птичье. Так кричат какие-то болотные птицы. Может быть, выпь. И всё же к этому птичьему воплю примешивался звериный рык.

Освободив голову одним резким рывком, не обращая внимания на раздирающие шкуру до самого мяса когти гнусной твари, Пират внезапно дёрнулся вверх и вцепился в горло болотной нечисти. Во все стороны из прокушенной шеи болотницы брызнула какая-то гнусная густая бурая жижа. Шматки её попадали на траву и кочки, разъедая их, словно кислота, заставляя траву чернеть и скукоживаться. Те капли жижи, что шлёпнулись на шкуру собаки, проедали её насквозь, оставляя кровавые язвы.

В этот же самый миг пустые мутные глаза болотницы расширились, став похожими на плошки: она увидела Лоскатухина, разглядела его.

– Ты! Ты! – завизжала потусторонняя тварь, вкладывая в этот вопль всю ненависть, всю мощь своего разочарования. Мне даже показалось, что своим визгом болотница подняла вонючий липкий ветер, отбросивший назад мои волосы и приподнявший полы пиджака старого Лоскатухина.