Она посветила узким лучом в рот покойной и деревянной лопаткой отодвинула скопившуюся там загустевшую кровь.
– Взгляните.
Мэддокс вгляделся и вздрогнув от шока, вскинув глаза на О’Хейган.
– Нет языка, – проговорил он. Во рту Тарасовой торчал только окровавленный обрубок мышцы, заканчивавшийся гладким срезом.
– Да, язык отрезали.
– И где он? – спросил Хольгерсен, подойдя сзади.
– Пока не знаю.
Мэддокс смотрел на мертвое лицо Софии Тарасовой, на широко открытый рот, полный крови. Вот черт…
– Думаете, от этого она и умерла? – не унимался Хольгерсен. – Истекла кровью из отрезанного языка?
– Могла и захлебнуться кровью, вон как голова запрокинута… Когда попадет ко мне на стол, узнаем больше, – отозвалась О’Хейган.
Недосказанное тяжело и сумрачно повисло в палате. Мэддоксу припомнились слова Тарасовой: «Когда я задала ей вопрос, она ответила по-русски, что мне отрежут язык, если я буду болтать. Нам и в Праге сказали – отрежут язык, если мы кому-нибудь скажем о тех людях, которые нас привезли. В Праге реально была женщина без языка».
– Предупреждение, – прошептал Мэддокс. – София Тарасова перешла черту, ослушавшись запрета, и кто-то ее вычислил и оставил послание для остальных.
– Да как, как они ее нашли? Откуда узнали, что заговорила именно Тарасова?
Мэддокс покачал головой:
– Не знаю. Утечка. Или убрали первую попавшуюся для острастки.
– И чисто случайно выбрали Тарасову?
– Может, она давала им повод раньше… Остальные младше и совсем запуганы. А расправиться со всеми, видимо, времени не хватило.
– Они все видели, – проговорил Хольгерсен, оглянувшись на мокрую постель, – и теперь не сомневаются, что их отыщут хоть под землей.
– Он пришел в начале второго, я решил, что это врач, – говорил бледный как стена полицейский. – Медики постоянно делали ночные обходы, когда жертв только привезли в больницу. Не было ничего необычного в том, чтобы врач или медсестра вошли в эту палату ночью…
Мэддокс сидел напротив полицейского в маленьком кабинете, который им выделили для допроса. Хольгерсен в комнате охраны просматривал записи с камер наблюдения. Врачей и медсестер, дежуривших ночью, опрашивали в столовой. Труп Тарасовой увезли в морг, вскрытие назначили на сегодня – Мэддокс собирался обязательно присутствовать.
– Как он выглядел? – еле сдерживаясь, спросил Мэддокс.
– Обыкновенно. Роста среднего – где-то пять футов десять дюймов, белый, лет около сорока… Среднего телосложения…
О господи!!
– Волосы? Только не говорите, что тоже средние!
Молодой полицейский вытер мокрый лоб. От него исходил резкий запах пота – здорово испуган или перепил накануне. Похмелье могло спровоцировать непозволительную беспечность…
– Темно-каштановые, – ответил полицейский. – Коротко стриженные – консервативная такая стрижка. Волосы густые. – Он снова вытер лицо. – Я не знал, что такой риск… Нас должны были предупредить… Чтобы проверять документы у всех, желающих войти в палату… Я такой инструкции не получал, сэр…
Подбородок Мэддокса напрягся – он тоже не учел степень риска, которому подвергались девушки со штрихкодами. Все арестованные на борту «Аманды Роуз» находятся под стражей – считай, обезврежены. О пленницах со специфическими татуировками ничего не просочилось в прессу, их местонахождение тоже не раскрывалось. Но если верить показаниям Тарасовой и Камю и принять версию Хольгерсена о маршруте перевозки живого товара, убийство могла заказать русская мафия. Таинственный продавец «товара со штрихкодом» знал, что девушки попали к мадам Ви и содержались на борту «Аманды Роуз», и когда в новостях объявили об аресте яхты, преступникам не составило труда сложить два и два. Возможно, они решили забрать свой «товар» или хотя бы не позволить девушкам дать показания. Если это предупреждение остальным, то кому? Оставшимся пятерым из клуба «Вакханалия» или тем, кто попал в Канаду, в США?
Он ожесточенно ругал себя за то, что с самого начала не установил строжайшую охрану. Мэддокс готов был поставить свой последний доллар, что таинственная объединенная следственная группа из Ванкувера прекрасно знала об этом риске. Молчание их руководителя стоило жизни Софии Тарасовой. Детектив с трудом сдерживал гнев.
– Какое телосложение, говорите?
– Среднее. Не тощий, не толстый, не перекачанный. Походка уверенная.
– Цвет глаз?
– Я… я не помню.
Читать дальше