Виктор Лаваль - Подменыш [litres]

Невозможно пошевелиться. Невозможно бежать. Жар горячего ветра растопил снег вокруг него, образовав неровный полукруг. Выше, в маленькой долине, продолжалась зима, но здесь будто наступила весна. Лежавшие поблизости камни, еще недавно покрытые снегом, теперь стали голыми.

Аполлон снова поднял крышку от подноса, как щит, а потом увидел торчавшую из земли палку, которая остановила катившуюся вниз крышку. Возможно, это был обломок ветки, но он мог ее использовать в качестве оружия. Аполлон вытащил палку из земли и поднял высоко над головой вместе с импровизированным щитом.

– Аполлон.

Голос Эммы, прозвучавший у него за спиной. Во всяком случае, он так подумал. Из-за того что не видел ее лица и движущихся губ, у него возникло ощущение, будто она говорит с ним внутри его головы.

– Посмотри на то, что ты держишь в руке, – сказала она.

Аполлон поднял палку, чтобы получше ее видеть в сиянии луны. В жестком, почти сером с желтоватым отливом свете он увидел в верхней части два шишковатых утолщения, а внизу одно, но ярко выраженное. Он держал не палку и не кусок сломанной ветки.

Это была кость.

Он держал в руке кость. Маленькую. Кость ноги ребенка. Детское бедро. Когда Аполлон это понял, он сразу ее бросил, и кость со стуком упала на камни.

Камни.

Аполлон опустился на одно колено, и его уши наполнились шипением, словно от радиатора шел пар, но для него это был лишь звук его смущения и отвращения. Он бросил крышку от подноса, но даже не услышал грохота от ее падения, схватил правой рукой круглый камень и перевернул его.

Череп ребенка.

В нем, чуть выше левого уха, он увидел дыру размером с серебряный доллар. Рука Аполлона начала мучительно пульсировать, но он не мог бросить череп, не мог отвести взгляда от дыры. Он ощутил ярость, которая поднималась вверх, точно желчь в горле. Он повернулся и сделал шаг к пещере.

– Если ты сейчас туда войдешь, ты умрешь, – сказала Эмма.

Она выбралась из своего кокона, поднялась на ноги и теперь стояла в верхней части долины костей и говорила с уверенностью пророка.

Аполлон двинулся обратно, и кости под его ботинками хрустели и стучали. Он все еще держал в руке череп. Ему казалось, что бросить его на землю будет жестоко. Он решил, что это череп Агнес. Агнес Кнудсдаттер, первого оставленного в лесу Куинса ребенка.

Аполлон сел рядом с Эммой на холодную землю и накрыл крышкой поднос с остатками бараньей головы. Череп Агнес остался у него на коленях, но, когда Аполлон на него посмотрел, он стал снова напоминать большой серый камень. Аполлон едва не рассмеялся, но у него не хватило на это сил. Мир полон чар, в особенности когда он скрывает страдания слабых.

– Значит, мы останемся здесь до утра, – сказал Аполлон.

– Когда встает солнце, чудовище спит, – сказала Эмма.

– Ты уверена, что Брайан все еще здесь? – спросил Аполлон.

Он не мог заставить себя задать следующий вопрос: И что он жив?

Но Эмма его поняла. Она поднесла одну руку к животу.

– Мать знает, – прошептала она.

– А что ты делаешь днем, пока оно спит? – спросил Аполлон.

– Гуляю, – сказала она.

Аполлон впервые рискнул поднести руку к Эмме и слегка прикоснулся к ее пояснице.

– Я хочу, чтобы утром ты пошла со мной, – сказал Аполлон. – Я знаю один дом поблизости, где мы сможем отдохнуть. Теперь нас никто там не побеспокоит.

Эмма ему не ответила. Она не стала на него опираться и никак не показала, что испытывает облегчение, но и не сбросила его ладонь, и Аполлон не убрал руку, так они и просидели рядом до самого рассвета.

Эмма и Аполлон стояли над телом Йоргена Кнудсена.

Аполлон искренне удивился, когда вернулся в дом и обнаружил труп старого викинга, который по-прежнему лежал на полу в кухне с ножом в горле. Подсознательно он ожидал, что увидит, как Йорген наливает себе очередной алкогольный коктейль. И хотя старик, вне всякого сомнения, заслуживал смерти, такие вещи не проходят даром. Вид тела и крови, засохшей на одежде и на полу, и даже несколько капель на потолке и столе, где Аполлон резал капусту, заставили его отчаянно заморгать, словно он так и не смыл кровь Йоргена с лица. Он подумал, что, наверное, будет ее чувствовать до последнего дня своей жизни.

Тем не менее эта часть реальности никуда не ушла. Мертвые оставались мертвыми. Жизнь Йоргена Кнудсена закончилась.

Единственным сюрпризом стала Эмма. Она посмотрела на тело и похлопала себя по горлу.

– Я заставила его это сделать, – сказала она.