Рэт Уайт - 400 дней угнетения

Он доел ужин, и я быстро убрала co столa. Когда он посмотрел на меня, в его глазах появилась грусть, которая усилила мое беспокойство до нервного уровня. Он собирался сказать мне, что все это было большой ошибкой? Что эксперимент окончен, и он возвращается к Анжеле? Я хотела спросить его, о чем он так напряженно думал - это убивало меня.

Он повернулся к Анджеле с мрачным выражением лица и велел ей идти наверх.

- Почему?

- Потому что я так сказал.

- Так ты можешь трахать эту рабыню в нашем доме?

- МОЁМ доме, и я буду делать в нем все, что захочу. Ты здесь гость. А теперь иди наверх!

Отчаявшись и явно испугавшись его, Анжела вышла из комнаты, бросив на меня последний ненавистный взгляд, обещавший возмездие. Я никогда раньше не видела Кеньятту таким жестким с ней, никогда бы не подумала, что она одобряет подобное. Я полагаю, что поддалась стереотипу о том, что чернокожие женщины ни от кого не потерпят дерьма. Видеть, как Кеньятта прогоняет ее так прямо, было откровением. Я знала, что Анжела заставит меня страдать из-за этого, но я гораздо больше беспокоилась о том, что терзало мысли Кеньятты.

- Иди сюда, котенок.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он называл меня “котенком”. С той самой ночи, когда состоялся аукцион рабов. Мое сердце растаяло от этих слов, но почему-то, услышав такие ласковые слова из его уст, я еще больше испугалась. Почему он был так добр ко мне, если только не пытался смягчить удар? Я только надеялся, что удар будет физическим.

- Да, Господин?

Кеньятта улыбнулся

- Будь моим котенком сегодня вечером.

Я знала, что он имел в виду. Я быстро разделась, отбросила одежду и упала на четвереньки. Я помурлыкала, потерлась лицом о его штанину и свернулась калачиком у его ног. Он похлопал себя по бедру, и я поднялась на колени, прижимаясь лицом к его шее, продолжая мурлыкать. Я слегка царапнула его спину через рубашку. Кеньятта провел рукой от макушки головы до поясницы, лаская меня, держа меня на коленях. Его глаза оставались сосредоточенными на какой-то далекой мысли, глядя через комнату на голую стену.

Он держал меня так почти час, прежде чем погладить по голове и отправить обратно на кухню, чтобы закончить уборку. Я поползла туда на четвереньках, зная, как его обычно возбуждает, когда он видит, как я ползаю голая по полу. Его глаза следовали за мной, и я могла видеть в них похоть, но это было почти скрыто беспокойством, все еще омрачавшим его выражение. Что-то определенно с ним было не так. Он все еще наблюдал за мной, когда я начала мыть посуду. Я все еще была раздета, и, как правило, смотреть, как я делаю домашние дела, было для него удовольствием, но не сегодня вечером. Когда я повернулась и посмотрела на него, поставив последнее блюдо в посудомоечную машину, он уже вышел из комнаты. Все еще сбитая с толку и глубоко обеспокоенная, я собрала свою одежду и вернулась в свою хижину.

Меня разбудило утреннее солнце, пробивавшееся сквозь деревянные перекладины моего сарая. Сверкающий бело-желтый блеск вторгся в мои веки и сны, вырывая меня из фантазий о домашнем блаженстве обратно в мой маленький ад на заднем дворе.

Я едва спала и чувствовала себя измотанной. Тревога прошлой ночи отягощала меня. Я не могла перестать думать о Кеньятте, задаваясь вопросом, какие ужасные новости беспокоили его и скоро будут беспокоить меня. Быстро отряхнувшись, я набросила свои старые тряпки и бросилась на кухню, чтобы приготовить завтрак.

Было слышно, как наверху спорят Кеньятта и Анжела, но я не могла слышать достаточно хорошо, чтобы понять, о чем они спорили. Я несколько раз слышала свое имя, за которым следовали восклицания, такие как «Нахуй эту суку!» и «Кого волнует, куда она пойдет!» Последнее испугало меня больше всего. Кого волнует, куда она пойдет? Куда я пойду? Кеньятта выгонял меня? Из-за этой суки?

Спор закончился, и я услышала, как включился душ. Я также услышала звук шагов, спускающихся по лестнице. Я вытерла неожиданную слезу из моих глаз и попыталась остановить дрожание в губах, когда я перевела взгляд на блины и жареный бекон. Анжела села за стол с самодовольным выражением лица. Сначала я решил, что она выиграла спор, но потом заметил боль в складках ее улыбки, ревнивый блеск в глазах и понял, что, чего бы она ни хотела от Кеньятты, она не добилась своего. В ее выражении было столько откровенной ненависти, что я не могла смотреть на нее и отвела глаза.

Следующим спустился Кеньятта в темно-синем костюме в тонкую полоску, светло-синей рубашке и красном галстуке. Он выглядел, как политик. Это почти заставило меня засмеяться. Тем не менее, он выглядел чертовски хорошо.