Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Он был не один. С ним был друг — тот, с которым он познакомился ещё во чреве матери; тот, с кем он впервые приветствовал этот мир громким криком. Они были двумя половинками целого, всегда и во всём были вместе. Вдвоём попадали в передряги, строили грандиозные планы, бегали за девушками. Клялись друг другу на мизинчиках, что никогда не расстанутся. Годы шли, они взрослели; ветра, которым приходилось противостоять, становились злее, но братья держались вместе и в радости, и в горе: похоронили мать, отца, устроили свадьбу для младшей сестренки, а потом и свои собственные свадьбы… Но потом пути всё-таки разошлись.

Он до сих пор не знал, почему так вышло. Они не ссорились, не было предательств и взаимных обвинений. Просто медленные волны незаметно уносили их в разные стороны. Они стали встречаться реже, больше не интересовались, как там дела у второй половины, а там ещё пара-тройка лет незаметно пролетела — и он поймал себя на том, что совершенно не знает, где его брат и чем занимается. Так они потеряли друг друга, и солнце теперь было холодным и тусклым, воды реки стали мелкими и грязными, а мальчик, который хотел изменить мир, добился своего — стал менять его способом, который не приснился бы ему в самом страшном сне.

Вот и встретились в итоге половинки. Под основанием каменного сфинкса, чья макушка уходила в небо. В комнатке, строго разделённой на свет и мрак. Он прятался во тьме. Второй он горел в багровом огне.

Что за извилистый путь привел его в место, откуда нет выхода? Где он был все годы — по каким краям скитался, какие чудеса и ужасы увидал? Случайно ли он попал на казнь именно к нему, или это очередная изощренная забава махины без лица и тела?

Он не знал. Он ничего не знал. Похоронив себя под этой серой одеждой, он лишил себя права знать.

Он открыл глаза. Его брат продолжал улыбаться, будто всё вокруг него было большой шуткой, этакой нарочито мрачной декорацией — но он-то знал, что в действительности ничего ему не грозит.

Секунды шли. Во взгляде невидимого наблюдателя он почуял нетерпение. Слишком много времени прошло с того момента, как приговорённый вошёл сюда. Человек уже должен быть мёртв. Ещё немного — и в его досье появится короткое примечание: «Профессионально непригоден». А потом последует… то, что должно последовать за таким выводом.

Он вобрал воздуха в лёгкие. Вспомнил сочные зеленые дни на берегу реки, когда они ловили форель. Как-то раз парни из соседней деревни попытались отнять у них улов, и они вступили с ними в отчаянную драку. Их в тот день здорово побили, но рыбу свою они отстояли.

«Это я!».

«Это я?» — знакомое мимолетное удивление в миг нажатия на курок…

Улыбка осталась на лице убитого. Смерть была мгновенной, как всегда — ведь он был профессионалом.

Прошёл час. Он убил ещё троих, и на этом рабочий день подошёл к концу. Он вернул винтовку в услужливо выдвинувшуюся нишу, принял душ в раздевалке и вернул униформу на своё разгоряченное водой тело. Выйдя из здания, он обнаружил, что с зимних туч обильно сыплется жесткая снежная крупа. Засунув руки в карманы, он быстро пошёл к станции метро. Позже, сидя в вагоне поезда и привычно игнорируя косые взгляды попутчиков, он наконец понял, почему отказался от служебного автомобиля.

— Вы ненавидите меня, правда? — спросил он у седого человека в очках, который сидел напротив с газетой и хмуро смотрел на его синие форменные брюки. Человек испуганно покачал головой и отвёл взгляд к окну вагона.

— Вы меня ненавидите, — продолжал он. — Я это знаю, поэтому каждое утро и каждый вечер езжу среди вас. Вы смотрите на мою форму, она приводит вас в бешенство. Вы кривитесь за моей спиной, скрипите зубами, прокручиваете в голове картины, где я истекаю кровью и задыхаюсь. Вам же ничего не стоит убить меня. Я даже не стану сопротивляться. Один удар ножом в спину, один выстрел — и всё. Убить человека так легко. Маленькое незаметное движение, и мечта станет явью, вы увидите меня умирающим. Должен же хотя бы один из тысячи озлобленных на власть, на судьбу, на жизнь найти в себе достаточно яда, чтобы сделать это. Чего вы ждёте? Почему я ещё я жив? Почему мне завтра опять придётся спускаться в это проклятое подземелье?

Поезд подъехал к станции. Побледневший пассажир выскочил из вагона, будто спасаясь ото льва. Он видел через грязное толстое стекло, как седой человек убегает, протискиваясь через толпу.

Жена встретила его в прихожей, раскрасневшаяся от жара кухни. Она поцеловала его в щеку, и он улыбнулся ей — ещё одно давно неживое, отработанное движение, лишенное малейшего намека на чувство. Он переоделся в домашнюю одежду, помыл руки и сел за стол. Жена поставила перед ним тарелку, полную вареных бобов. Он зачерпнул еду большой ложкой и поднёс ко рту — и вдруг его перекосило от отвращения, когда он увидел бобы вблизи: чёрные, скрюченные, мягкие, безвольные, слипшиеся. Он трясущейся рукой вернул ложку на стол, отодвинулся назад вместе со стулом, согнулся пополам, и его вырвало.