Доминик Пасценди - Чистая кровь [СИ]

Воздух был тих и холоден; море удивительно спокойно: не было даже мелкой ряби, только за танкером тянулась темная черта поднятых им волн.

Я, наконец, отдышался и успокоился. В доме было совсем тихо: как видно, я встал первым. Надо было привести себя в порядок. Одежда на мне была измята и вся пропитана потом. Мой чемодан, по счастью, не остался внизу, где я его бросил, когда приехал. Кто-то принес его сюда и аккуратно поставил у двери.

Ванная была там же, где и до моего отъезда, только в ней всё было новое: краны, сантехника, даже плитка на полу и стенах. И пахло по-другому, как пахнет сейчас в любом отеле — отдушками от моющих средств, выпускаемых международными корпорациями по одним и тем же рецептам в любой стране мира. Глобализация.

Умывшись и сменив одежду, я спустился на первый этаж. Дом был по-прежнему тих и безжизнен; все еще спали. На часах была половина одиннадцатого. Обычно в это время давно уже все суетятся, собираясь по делам, с кухни доносятся запахи горящих дров и чего-нибудь вкусного, кто-то во дворе заводит машину, кто-то ругается на слишком поздно притащившегося зеленщика, кто-то лязгает в сарае чем-то железным, в соседнем доме стучат в окно, чтобы Дарина открыла свой магазинчик — словом, жизнь кипит.

Но первого января Алунта дает себе отдохнуть.

На кухне было пусто и холодно. Очаг давно залили, так что на горячий завтрак рассчитывать не приходилось. Я вскипятил воду в электрочайнике и заварил себе растворимый кофе. Холодильник оказался, как и ожидалось, полон, так что пара бутербродов с сыром и ветчиной, пусть и холодных, меня подкрепила.

Делать было абсолютно нечего, и я решил пройтись по деревне.

Алунта состоит из двух частей: верхняя, старая, которая появилась еще в те века, когда люди старались селиться подальше от берега, чтобы не привлекать внимание пиратов, и нижняя, выросшая из рыбацкого порта. В давние века порт был застроен временными зданиями, в основном сараями и складами, которые не жалко и несложно восстановить, когда их сожгут те же пираты. Над портом нависают две скалы, примерно одной высоты; правая (если стоять лицом к морю) узкая, её вершина, увенчанная развалинами древнего замка, обрывается с четырех сторон крутыми склонами. Левая сваливается обрывом только к морю, а с противоположной стороны плавно стекает на плато, где наши поля и откуда приходит в Алунту сухопутная дорога, по которой я приехал давеча.

Наша усадьба одной стеной (вернее, стенами, потому что там не один дом, а несколько, построенных в разное время и сросшихся между собою) нависает над морем. Постройки окружают довольно просторный закрытый двор, из которого через единственные ворота (с порталом в венецианском стиле, как я теперь понимаю, построенным веке в шестнадцатом) можно выйти в проулок шириной в полторы машины, обрамленный старинными домушками соседей (в основном нашей же родни) и ведущий к дороге. Когда-то это было очень удобное место для обороны.

Развалины на другой скале тоже в давние времена принадлежали нашей семье. Там был замок, небольшое, но мощное для своей эпохи укрепление. Его разрушили турки, когда захватили остров.

А до замка там был древний храм, неизвестно кому посвященный; его остатки сохранились в подвале, и мы детьми лазили туда, невзирая на строгий запрет деда. Надо сказать, что ощущения в этом подвале были не из приятных, находиться там было тяжело почти физически: даже нам, в безбашенном нашем отрочестве, хотелось говорить там только шёпотом — да и побыстрее удрать оттуда.

Не знаю, почему мне вдруг вспомнилось это место, но от воспоминаний меня передернуло. В этот момент мне показалось, что где-то недалеко горько плачет маленький ребёнок — маленький, но не младенец. Я удивился, поскольку в нашей усадьбе детей давно не появлялось — или меня, против обыкновения, не оповестили? Обычно-то я узнавал все новости о рождениях, свадьбах и смертях почти в реальном времени — из писем, которые исправно доставляла "улиточная почта" [4] Герой привык в своём технологическом мирке к англицизмам. Snail mail — это обычная почта, доставляющая бумажные, а не электронные письма. . Впрочем, звук был тихий и быстро замолк, и я тут же выбросил его из головы.

Я вышел из проулка, перевитого виноградными лозами, и повернул направо, на дорогу, которая когда-то огибала деревню по окраине — впрочем, я уже упоминал об этом. Дорога плавным полукругом загибалась всё вправо и вправо, спускаясь вниз, к порту, в винтообразном жёлобе, когда-то кем-то вырубленном в скальном грунте — мне всегда интересно было, как им это удалось в те дальние века, когда не было взрывчатки, да и стального инструмента. Выйдя в нижнюю часть деревни, дорога упиралась в небольшую площадь (разумеется, имени Велемина Кисера, нашего национального всего), откуда под прямым углом сворачивала налево, по короткому пути прямо к морю.