Разумеется, передо мной учтиво извинились.
Ну, собственно, не очень-то и хотелось. Я как-то с самого начала был настроен на то, чтобы уехать за рулём. Какая-то из машин должна быть заправлена, ну не может мне вообще не повезти!
Искать ночью заправку — да ещё, возможно, в грозу — мне не улыбалось.
Брошу машину в аэропорту на стоянке, заплачу за двое суток сразу. Потом маме позвоню и скажу, где оставил. Разберутся.
Наконец, ближе к часу ночи все утихомирились. В усадьбе почти везде погас свет.
Я тихонечко спустился во двор, одетый по-дорожному и обутый в кроссовки.
Дверь бывшего каретного сарая предательски заскрипела, вызвав у меня едва ли не приступ зубной боли. Я пролез внутрь, раскрыл ворота (опасаясь ещё более громкого скрипа, которого не дождался — петли ворот были хорошо смазаны), наощупь снял с крючков все ключи и полез проверять машины.
Полностью заправленный бак был только у деда. К тому же его машина была с турбодизелем, и бака мне хватило бы проехать половину острова.
Так что я, включив только тусклые подфарники, аккуратно и осторожно вывел "Ауди" на улицу, открыл усадебные ворота и доехал до ржавого пикапа, перекрывающего наш проулок.
Озираясь, вылез из дедовой машины, пересел в пикап (опять чуть не выдавший меня дверным скрипом), завёл его, к своему удивлению, с пол-оборота, и отогнал за пределы проулка, где и бросил.
"Ауди", негромко ворчащий дизелем, уже прогрелся к тому времени.
И я плавно и неторопливо вырулил на окружную дорогу.
Меня беспокоило только то, что я не спал уже почти сутки. Как бы из-за этого не поиметь проблемы на наших-то серпантинах!
Но я решил, что гнать не буду, а если вдруг опоздаю на рейс, то и чёрт с ним.
Деньги есть пока.
Только отъехав от деревни километра на три, когда меня закрыл от неё очередной поворот, после которого дорогу уж точно не видно было ни из какой точки, я решился включить фары. Дорога пошла на довольно крутой подъем; я прибавил газу. Наконец, подъем переломился, выходя с поворотом вправо на ровную площадку — и тут мои фары высветили перегородивший дорогу полицейский мотоцикл. Я обречённо нажал на тормоз.
Перед мотоциклом стоял, освещенный жёлтым светом старых фар, Момо Браги, мой школьный друг, в полной полицейской форме, в которой он постоянно хаживал по нашей деревне. В правой руке его, судя по её положению и матовому блеску, был направленный на меня пистолет (eine Pistole, подумал я ни к селу ни к городу: "какой-то пистолет"). Левая рука была опущена, но в ней тоже что-то поблескивало.
Жест "каким-то" пистолетом был совершенно недвусмысленным: "Выходи!".
Я вышел из машины.
— Вот я тебя и поймал, Юрги. — Сказал Момо. — Так и думал, что ты сегодня ночью попытаешься сдёрнуть. А ведь бегство — признание вины, Юрги, ты разве не знал?
Я проблеял, чувствуя себя персонажем пошлого третьесортного сериала:
— Ты не понимаешь… Это совсем другое… Я ни в чём не виноват, я просто…
— Да замолчи. Ты больной ублюдок, маньяк-убийца. Нам про таких рассказывали на учёбе. Не думал, что такой найдётся среди моих знакомых. Я знаешь, о чём жалею? Что тебя будут судить. И дадут пожизненное, в тёплой камере, с телевизором и интернетом. И ты проживёшь ещё лет тридцать, а то и сорок, за счет работяг, которые платят налоги. Так что не искушай меня: подойди поближе, вытяни руки вперед и замри!
Это не могло происходить со мной. Я будто отделился от своего тела, видя себя со стороны: толстого, сутулого, нерешительного, медленно идущего вверх по склону к Момо Браги с вытянутыми вперед руками. Тот начал поднимать левую руку с наручниками (я теперь ясно видел, что это были они), а правую с пистолетом опустил, заталкивая оружие в кобуру. Мне ужасно жгло затылок, и это мешало думать и принимать решения.
Вдруг из тёмного неба сверху вниз, вправо от нас, совсем близко сверкнула толстая извилистая молния, стремительно нырнув в ущелье, и тут же громыхнул, забив мне уши, пушечно-сильный гром.
И тут я жалко сомлел, потерял, видимо, сознание: взор мой заволокло тьмою, и я перестал что-либо чувствовать.
Очнулся я лежащим ничком, ощущая боль и дискомфорт в разбитом носу. Оттолкнулся ладонями от бетона дороги, поднимая голову — и увидел в метре от себя лежащего лежащего навзничь Момо Браги с головой, повёрнутой под таким углом к туловищу, который у живого человека невозможен.
Даже не успев ни о чём подумать, я с кряхтением, преодолевая боль и слабость, поднялся на ноги. Момо при этом не ожил и не пошевелился.
Читать дальше