Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Но ещё две минуты – те самые, которых не хватило Петру для спасения, они продолжали стоять. Два одинаковых существа всё теснее сжимали предсмертные объятия. Когда же упали и покатились по склону, вжимаясь друг в друга, последней заблудившейся мыслью Петра было – что в этой схватке нет победителя…

…На этом месте несколько дней назад автобус въезжал на паром. В нём были люди, усталые, занятые своими проблемами. Они уезжали в неизвестность. И не вернулись. Гена вспоминал лица, моменты, укладывая в память гробы.

Спортсмен. Циничная усмешка от уха до уха. Но взгляд настороженный, слегка боязливый, уставший от бдительности.

Шурик. Подавленный, вечно разболтанный. Но где-то внутри уже оформлялся неслабый мужчина, умеющий постоять за себя. « … может, ещё и к медали представите? » Сашка. Ребёнок и друг.

Борис. Человек, знавший ответы на все вопросы, но сам в них сомневавшийся. Человек, не веривший в горе даже столкнувшись с ним.

Командир. Поедающий сам себя. Обречённый на нелюбовь, и от этого жалкий.

У каждого есть червоточина, замочная скважина, к которой ПБО нашло ключ. Самоуверенность, апатичность, неверие, озлобленность и одиночество. Самое настоящее одиночество, готовое принять, обогреть нечто новое, и лишь потом сообразить, что новое – змея, нахально свернувшаяся на груди. Гена знал, почему Пахан ему понравился, невзирая на дикость и вероломство. У них много общего. Оба потеряли своих людей. Пусть никто и не назначал старшего сержанта Лазкова руководителем группы, но каждый выживший несёт на сердце груз ответственности, смерть близких, бессилие и память. Мёртвые не уходят просто так, оставляют что-то в тебе. Силу свою.

Сейчас, крепко обнимая Марусю, опираясь на палку, хромая, он очень хотел спасти её. Может быть, тогда жизнь ещё будет иметь смысл.

Они оставили экскаватор перебирающимся через реку, абсолютно не смущённым тем, что является утилизированной версией Кинг-Конга. Шустрая вода бурлила, скрывая платформы, затекала в машинное отделение, гася искру. Но машина всего лишь замедлилась, оставаясь движущимся преследователем. В отместку обрушила мост, сорвав его как навязчивую паутину, внезапно прилипшую к щеке. Они ушли, не желая знать: выберется экскаватор на берег или навечно застынет мрачным изваянием. Уже не было времени. Они не могли позволить себе подобную роскошь, когда нет транспорта, и даже скорость передвижения втрое снизилась. Генка волочил раненую ногу, иногда пытался на неё наступать, но сразу же отказывался от попыток увеличить расстояние между собой и врагами.

Маруся перевязала рану мокрой рубахой, оставленной зэком, стянула, останавливая кровь. Теперь ступня онемела и даже первоначальные колики – как будто отсидел – своим временным возвращением походили на волшебство. Генка мысленно представил себя, гротескную пародию на цаплю, прыгающую на одной ноге, поднимая вторую, на которой влажным комом размахивала краями рукавов тяжёлая рубаха. И эдакое чудо умудрилось носить форму милиционера! Нелегко приходилось и «боевой подруге». Она уже изошла потом, щёки зарделись румянцем, насупилась, но продолжала подставлять плечо для опоры.

Разухабистый лесной пожар на время смилостивился. Выискивая способы пересечь широкую трассу и не найдя их, впал в панику. Огненный хвост уже подгребал золу и на глазах чах.

Взбесившаяся кошка сжималась, выплёвывая безрезультатные прыжки, шипела в реке, разбивалась о твердь, дожёвывала увядшие расточки полыни. Оборачивалась, с тоской взирая на горы, когда-то полные буйной растительности и древесной мякоти, а теперь пахуче-чёрные. Подобно едва вылупившимся змеенышам, которые жалят собственную мать, пожар возомнил себя Драконом, уничтожив спящего родителя, тем самым выполняя давнее предсказание шамана и обрекая себя на умирание.

Маруся прошла мимо своего шлема, не заметив его. Красная сфера укатилась в обрыв и повисла на сухом корню. Её можно было достать, но – возможно, так и висит по сей день.

Самым смешным для Генки было то, что, кажется, собирался дождь. Не просто тяжёлая морось, а настоящий водопад. Ливень, который ожидался пожарными с неделю, но никак не приветствовался сельчанами, торопливо снимающими урожай. И это будет что-то. Они промокнут до нитки – нелепая, ковыляющая пара. Дождь станет последней точкой в абзаце неудач. Издеваясь, тучи, несколько дней почёсывающие бока и лениво переваливающиеся в небосводе, решили поработать. Предупреждая о своём решении, они назревали чернотой и разбухали от собственной важности. Маруся, и так уже запыхавшаяся, почувствовала, как трудно стало дышать в уплотнившейся атмосфере. Солнце в очередной раз ещё только подумало о покое, а серые сумерки уже окунули в прохладу, не несущую облегчения. Первые разведчики – капли – завершали суицидный полёт, ненадолго оставляя в пыли мокрые кляксы. Встревоженные ветры заметались в птичьем гомоне, словно питались им, набирая мощь. Восторженным церковным хором и почтительными наклонами верхушек им откликнулись кроны. Лоскутки листвы пригоршнями падали в реку и продолжали плыть крутящимися лодочками.