Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Первым делом Генка забрал у Петра автомат, проверил магазин – патроны есть. Затем зэка охотно решил поделиться содержимым рюкзака. Покойный Иван Николаевич, как всегда, оказался сукиным сыном. Харчи, сигареты, два заряженных магазина и в данной ситуации очень важная вещь – карта: спокойненько хранились в рюкзаке, который мог бы и сгореть. Пахан в который раз неторопливо рассказывал, как он спас рюкзак, а потом перебрался на этот берег. Маруся набросилась на консервы и колбасу, жаль – хлебушком не запасся товарищ лейтенант. Молчун же наслаждался сигаретой, чистил пистолет и тайком разглядывал Петра.

Что ни говори, как ни воспринимай, но он-таки подошёл как никогда вовремя. А мог же уйти и в одиночку, оставив немногочисленные запасы себе? Или не мог? Карта была, дорогу нашёл бы. Что ему надо? Маруся же и не скрывала неприязни к новому попутчику, ела, ёжилась, жалела о сгоревшей новенькой куртке, потом курила, сидя по-турецки, и всем своим видом показывала, что для неё человека – Петра, что по идее доставил ей возможность поесть и покурить – не существовало. Пахан воспринял подобное поведение спокойно, не ждал же он, в конце концов, что она полезет целоваться. На расспросы отвечал бойко, но с привычной ленцой часто допрашиваемого:

– Карася, нах, рысь задрала. Пошёл за водой и нарвался. Я её из пистолета… Того, что последним патроном вашего…

– Понятно, – Генка перебил, – ещё слышал, что ребятишек вы зачем-то убили?

– Так не было меня там, начальник, – зачастил Пахан. – Тут дружок мой, Витька, на дерево залез посмотреть идти куда. А потом сорвался. С ним, значит, пока не успокоился. Злился на них за то. Не было меня там.

– Главный он у них! – не выдержала Маруся. – Сама слышала, как нас убить планировал.

– Я ж того, начальник! Я по-чистому, с повинной. Жрать вот принёс. Ствол сдал.

Молчун курил и думал. Вышло по-идиотски, но получилось, что именно ему сейчас надо принять решение. К представителям власти себя относить не хотелось, но факт оставался фактом. Перед ним опасный преступник, и он их выручил. Пристрелить его, по совету Лёхи Егорова, рука не поднималась. Значит, возьмёт с собой, как решил уже однажды.

– Слушай, леший. Тут тебе не ментура и не прокуратура. Тайга. В качестве пленного взять не могу. Возиться не хочу, да и не получится. В разных мы весовых категориях. С нами пойдёшь – сдам, и там будешь рассказывать, что хочешь. По-другому – делим провизию, и ступай с богом.

– Куда? – уныло откликнулся Пётр. – Урюк, думаю, хоронился. Да и сгорел, пидор. Некуда мне…

– Чего ж бежал?

– Ноги зудели… Да и скопытиться на киче – не то, на волюшке интересней как-то. Болею я, – Пахан коснулся уродливого носа. – Вначале думал – сифилёк. Ан – хрен редьки не слаще. Рак кожи, сказали.

– Марусь, чего с ним делать? С колобком? От дедушки ушёл, от бабушки ушёл, от дяди сбег… Тебе плохо?

Да, ей стало плохо! Голова закружилась, кровь отхлынула от лица. Только что всё было о›кей, она отдохнула, курила, ненавидела зэка, любила Гену… Медведь сгорел, покойники больше не оживают. Но шутка про колобка ей не понравилась. Очень не понравилась. И вообще, если у неё когда-нибудь появятся дети, то эта сказка будет исключена из репертуара чтения на ночь. Она вспомнила, чем кончается сказка. Лиса! Опять лиса. Маруся почувствовала, что должна рассказать Генке про лису, Барса, про Анчола и лодку. Немедленно! Возможно, он догадывается, что произошло, почему на какое-то время узют-каны взяли верх.

Ему просто необходимо знать всё до конца. Потому что – лиса. Мёртвая живая лиса. И девушка говорила, рассказывала и плакала, плакала и спрашивала, что происходит, что, чёрт возьми, происходит?! Она думала, что её не воспринимают. Смотрела на зэка, тот прятал ухмылку, тогда она, сбивалась, перескакивала с пятое на десятое, тараторила. И закончила недавним сном про то, что лиса – она, умолчав, однако, про изменившегося в сновидении монстра, который ничуть не напоминал медведя. Отметив про себя, что он походил на зэка и волка одновременно. Молчун, как ни странно, принял её рассказ серьёзно, даже взволнованно, дважды курил, хотя собирался экономить сигареты.

– Хочешь, расскажу, что происходит, – ответил через какое-то время после нависшей паузы.

Вот теперь она не хотела. Но Генка продолжал разворачивать перед ней картину своих размышлений. Она не хотела, но слушала.

Уже потом, скачком в памяти назад, мимолетно отметила, как они склонились над картой, как она предложила не идти по прямой через бурелом – это займёт больше времени. Как выбрали самый удобный маршрут – до шахты, всего-то с пяток километров. Там-то наверняка есть люди, машины, конец скитаниям. И даже если нет, то спуститься с горы и пройти к посёлку другой дорогой намного выгодней с точки зрения расстояния. А сейчас они шли рядом, налегке, если не считать автомата, держась за руки, как юные влюблённые. Тот страшный человек, зэка, плёлся с рюкзаком на спине следом, чуть поотстав. И Молчун – она про себя всё ещё так его называла – говорил: