Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

Мы оказались в узеньком переулке, примыкавшем к тылам конторы и соседним зданиям.

– Который час? – поинтересовался я у Рибелло, когда мы вышли на улицу, но тот в ответ лишь бросил:

– Надо поторопиться, если хотим успеть до закрытия.

Таким образом я догадался, что рабочий день – по крайней мере, то, что я полагал рабочим днем, – уже почти подошел к концу.

– Тут гибкий график, – сообщил мне Рибелло, когда мы зашагали вместе по переулку. С одной стороны нас теснили стены разнообразных по высоте и серости строений, с другой же – высокие деревянные заборы, а между ними все окутывал туман.

– В каком смысле – гибкий? – спросил я.

– Я сказал «гибкий»? Я имел в виду – рабочее время не регламентировано. – Он помолчал. – Работы-то всегда невпроворот. Уверен, остальные были столь же рады видеть вас сегодня утром, как и я, пусть даже и не показали этого. Нам постоянно не хватает людей. Что ж, вот мы и на месте, – сообщил Рибелло, когда мы подошли к какой-то очередной неприметной двери, освещенной тусклой лампочкой.

Зал с несколькими столиками оказался довольно маленьким, немногим больше моего съемного угла. Кроме нас, посетителей не было, и почти весь свет тут были погашен.

– Вы еще работаете? – окликнул Рибелло мужчину в грязном фартуке с недельной на вид щетиной на лице.

– Скоро закрываемся, – объявил тот. – Но вы заходите, присаживайтесь.

Мы заняли указанный нам столик, вскоре подошла женщина и брякнула на стол перед нами две чашки кофе. Я глянул на Рибелло и увидел, как тот вытаскивает из кармана сэндвич, завернутый в вощеную бумагу.

– А вы что, ничего не взяли? Обед же, – заметил он мне.

– Я думал, мы придем куда-то, где можно будет купить еду, – оправдался я.

– Нет, это просто кофейня, – ответил Рибелло, откусывая сэндвич. – Но все в порядке: – кофе здесь очень крепкий. Выпейте чашечку – и всякий аппетит отшибет. Заодно и задор появится разобраться со всеми теми бумагами, что Ирма вам на стол притащила. Бедная старая кошелка – думал, замертво упадет.

– Я не пью кофе, – заметил я. – У меня от него… – Мне не хотелось говорить, что от него я прихожу в сильное нервное возбуждение, поэтому я просто сказал, что он мне не подходит.

Рибелло отложил свой бутерброд и уставился на меня.

– О боже, – сказал он, проводя ладонью по лысеющей голове.

– Что-то не так?

– Хэтчер не пил кофе.

– А кто такой Хэтчер?

– Один из бывших сотрудников. Вас мы наняли ему на замену. Вот об этом я и хотел вам рассказать с глазу на глаз. О нем мы сейчас и поговорим – как раз никто не слушает. Вообще, может, и не стоит… но мне очень хочется помочь вам освоиться.

– Решайте сами, – сказал я, глядя на Рибелло, дожевывавшего свой сэндвич.

Он потер ладони одну о другую, стряхивая крошки. Поправил на носу очки – те, казалось, готовы в любой момент скатиться с его лица. Достал пачку сигарет и предложил мне одну.

– Не курю, – ответил я.

– А зря! Еще и кофе не пьете. Хэтчер вот курил – правда, предпочитал очень легкие сигареты. Нет, я не думаю, что это имеет какое-то значение – то, что вы не курите. Нам ведь запретили этим в конторе заниматься. Мы получили жалобу из штаб-квартиры. Сказали, что дым все документы пропитывает. Не знаю, какое это имеет значение…

– А запах квашеных огурцов, значит, не пропитывает? – поинтересовался я.

– Почему-то их это не волнует.

– Почему бы тогда просто не спуститься покурить на улицу?

– Слишком много работы, каждая минута на счету. Нам и так не хватает рук. Всегда не хватало, а работы-то невпроворот, и сама себя она не сделает. Они ничего вам не сказали про рабочий график?

Я не решился признаться, что получил свою должность не благодаря обращению в компанию, а по рекомендации лечащего врача – единственного врача в этом городе о двух улицах. Он записал адрес конторы на бланк рецепта – как если бы работа в «Квайн» была предписанным методом лечения. Я отнесся к этой причуде с подозрением – я хорошо помню, чем закончилось общение с моим прошлым доктором, который столько лет лечил нас обоих. Суть его лечения, как ты уже знаешь из моих писем, заключалась в том, чтобы посадить меня на поезд, ехавший через всю страну – и дальше, за границу. Так, по его мнению, я смог бы преодолеть страх перед отрывом от собственного дома, а заодно, возможно, справиться и с другими фобиями, неизбежными при таком состоянии нервов. Я сказал тогда, что не переживу эту авантюру, но доктор лишь отмахнулся, снова повторив свою дурацкую сентенцию о том, в мире нет ничего невыносимого. Что еще хуже – он не разрешил мне взять в дорогу лекарства; само собой, я сам их взял, но мне они нисколько не помогли, когда поезд проезжал через гористую область, по оба края от железнодорожного полотна зияли бездонные ущелья, а наверху простирался небосвод без конца и края. В те казавшиеся вечностью мгновения, клянусь тебе, я чувствовал себя потерянным во Вселенной: не оставалось ничего, за что я мог бы ухватиться в надежде обеспечить себе тот минимум безопасности, в котором каждая живая тварь нуждается просто для того, чтобы существовать, не мучась от наваждения вращения на все ускоряющейся неуправляемой карусели посреди космической тьмы. Я знаю, твое состояние отличается от моего, и ты никогда не сможешь полностью понять мои мытарства так же, как я не смогу до конца почувствовать твои. Но я признаю, что оба наших состояния, какими бы банальностями ни прикрывался наш доктор, невыносимы. Со временем я и вовсе пришел к выводу, что сам наш мир по сути нестерпим. Различны лишь наши реакции на это: я испытываю ко всему перманентный страх на грани абсолютной паники, а ты страдаешь от ужасающих навязчивых идей, у которых боишься однажды пойти на поводу. Когда поезд, на который доктор посадил меня, наконец-то сделал свою первую остановку – на подъезде к этому заграничному городу о двух улицах, – я поклялся, что скорее убью себя, чем вернусь. К счастью – тогда, по крайней мере, мне показалось это счастьем, – я за предельно короткий срок разыскал врача, что согласился лечить мои панические атаки и глубокую дезориентацию. Он же помог мне с получением визы и разрешения на работу. Таким образом, хорошенько прикинув все за и против, я все же признался Рибелло, что должность в конторе я получил благодаря моему эскулапу.