Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

– Но не Конферансье, – не преминул отметить Куиссер. – Он никогда не работал на заправках.

– Конечно, не работал. Потому что он – иллюзия. Все эти ярмарки – чудовищный обман, наваждение, хотя и очень особенное.

– И что в нем особенного? – спросил Куиссер, все так же бросавший украдкой взгляд в направлении сцены.

– Это явление не психологического характера – если ты думал, что я это имею в виду. Такие вещи меня не интересуют. Вот когда кто-то страдает от магических наваждений – это другое дело. Если быть более точным, когда кто-то страдает от магии искусства, это – особо интересно. Ты хоть знаешь, когда началось это наваждение?

– Что-то я не улавливаю…

– Все просто. Как долго тебя преследуют эти образы, вся эта чушь про ярмарки и особенно про этого персонажа, которого ты зовешь Конферансье?

– Я же сказал: по моим ощущениям, пусть они и кажутся тебе абсурдными, он являлся мне с детства. Если память мне не изменяет…

– Конечно, это абсурд. Ты в плену наваждения.

– То есть мой Конферансье – наваждение, в отличие от твоей … как ты сказал?..

– Магии искусства. Как только ты попал к ней в плен, тебя тут же начала преследовать эта иллюзия – ярмарки, аттракционы и так далее.

– И когда же это началось?

– Как только ты оскорбил алую старуху. Назвал сумасшедшей бездарностью. Я тебя предупреждал, у нее такие связи, о которых ты понятия не имеешь.

– Но я-то говорю о том, что началось еще в детстве и что преследует меня всю жизнь! А ты о том, что было пару дней назад.

– Вот в этом и есть главный обман. Обратившись к магии искусства, она наслала на тебя худший вид наваждения – что-то вроде ретроактивной галлюцинации. Не ты один пострадал в последние дни, недели и даже месяцы. Все вокруг ощутили угрозу от ее магии. Правда, я узнал обо всем слишком поздно. Ты знаешь, что такое эта твоя ретроактивная иллюзия, но ты даже не представляешь, что такое тяжелое расстройство желудка. Я сижу здесь, в клубе алой старухи, пью мятный чай, который приносит официантка, близкая подруга хозяйки, я надеюсь, что чай – просто плацебо для желудка, в то время как все может обернуться по-другому. Может статься, это только усугубит мою болезнь… или даже преобразует ее, согласно правилам магии, в нечто более серьезное, более странное. Да и потом, алая старуха не одна такая, вокруг нас полно людей, практикующих такую магию. Они атакуют нас неожиданно, как туман в море. Многие в этом тумане теряются. Оглянись, присмотрись к лицам присутствующих: кругом полно жертв, и ты – одна из них. У алой старухи немало врагов, но и сильных союзников – не меньше. Я не могу точно сказать, кто это. Есть некие группы, специализирующиеся на такой магии, спору нет, но, знаешь ли, несколько наивно с уверенностью заявлять: да, есть такая шайка иллюминатов, или ученые-эзотерики, вы же знаете, как много их развелось в наши дни.

– Все это слишком похоже на твои рассказы, – возразил Куиссер.

– Конечно, а что, она, по-твоему, об этом не знает? Только это не я сейчас рассказываю несуразную небылицу про бензозаправочные ярмарки и цирковые шатры с маленькой сценой, так похожей на ту, что находится в этой самой комнате. Ты же глаз от нее отвести не можешь. Это вижу я, это видят все, кто сейчас здесь сидит. И я знаю, что, по-твоему, сейчас происходит на Подмостках.

– Ладно, допустим, ты знаешь, о чем говоришь, – Куиссер сглотнул слюну и с трудом перевел на меня взгляд. – И что я должен с этим делать?

– Для начала – перестань смотреть на сцену. Там сейчас нет ничего – кроме магической иллюзии. Нет ничего, что грозило бы тебе смертью или помешательством. Но ты должен верить, что сможешь вылечиться, как будто проходишь курс лечения от какой-нибудь несмертельной болезни. Иначе это наваждение может превратиться в нечто куда более опасное, как на психическом уровне, так и на физическом. Послушай моего совета, говорю тебе как человек, который кое-что понимает в необычных смертях. Беги подальше от этого безумия. В мире столько самых обычных смертей. Найди тихое местечко и дождись своего смертного часа.

Похоже, мои слова взяли верх над фиксацией Куиссера: его взгляд больше не был прикован к сцене, он теперь всецело сконцентрировался на мне. Куиссер все еще был обескуражен правдой о своем наваждении, но, кажется, успокоился.

Я закурил еще одну легкую сигарету и оглядел зал – не ища чего-то или кого-то конкретно, просто наблюдая. Табачный дым, клубящийся в воздухе, стал намного гуще, янтарный свет казался на несколько оттенков темнее, а капли дождя по-прежнему стучали в черные стекла окон. Воображение перенесло меня в каюту старого корабля, застигнутого вероломной бурей и отданного во власть необузданным природным стихиям. Куиссер извинился, встал и отправился в уборную – его фигура проплыла у меня перед глазами, словно призрак в тумане.