Грэм Мастертон - Маниту

— Долго? Нет, не думаю. Ровно столько, сколько будет нужно.

Он вышел из кабинета в коридор, освещенный неоновыми лампами. Госпиталь Сестер Иерусалимских был дорогой частной клиникой, и в нем никогда не пахло ничем таким функциональным, как карболка или хлороформ. Коридоры были покрыты толстым красным плюшем, а на каждом углу стояли свежие цветы. Госпиталь казался скорее отелем, одним из тех, куда высокопоставленные чиновники средних лет возили своих секретарш на уик-энды для мучительной возни в грехе.

Хьюз вызвал лифт и спустился на пятнадцатый этаж. Смотря на свое отражение в зеркале, он пришел к выводу, что выглядит более больным, чем некоторые из его пациентов. Может, ему стоило куда-нибудь поехать в отпуск?

Мать всегда любила Флориду. Они могли бы навестить его сестру в Сан-Диего.

Он прошел две пары маятниковых дверей и вошел в кабинет Макевоя. Доктор Макевой был невысоким коренастым мужчиной, чьи накрахмаленные халаты все до единого неизбежно были ему узки под мышками, напоминая жилы, подвязанные для операции. Смахивающее на полную луну лицо украшал миниатюрный плоский ирландский нос. Он играл в футбольной команде госпиталя, пока в крепкой стычке у него не лопнула коленная чашечка. С того времени он хромал — отчасти даже специально.

— Рад, что вы пришли, — улыбнулся он. — Этот случай на самом деле удивительный, а я знаю, что вы — лучший специалист в мире.

— Преувеличение, — ответил Хьюз. — Тем не менее, благодарю за комплимент, спасибо.

Макевой всадил палец в ухо и задумчиво, как коловоротом, покрутил им.

— Снимки должны быть скоро готовы. До этого не знаю, чем вас и занять.

— Могу ли я увидеть пациентку? — спросил Хьюз.

— Естественно. Она сидит в приемной. На вашем месте я бы снял плащ, иначе она может подумать, что я притащил вас к ней с улицы.

Хьюз повесил в шкаф свою потрепанную одежду и направился за Макевоем в ярко освещенную приемную. На креслах лежали пестрые журналы, а в аквариуме плавали тропические рыбки. Через жалюзи вливался необычный металлический отблеск выпавшего после полудня снега.

В углу, читая номер «Сансета», сидела стройная темноволосая женщина. У нее было удлиненное нежное лицо. «Как у эльфа», — подумал Хьюз. На ней было простое платье кофейного цвета, на фоне которого ее кожа казалась немного землистого цвета. Лишь полная окурков пепельница и клубы дыма в воздухе указывали на то, что девушка нервничает.

— Мисс Тэнди, — заговорил Макевой. — Это доктор Хьюз, эксперт по болезням такого типа. Он хотел бы осмотреть вас и задать вам несколько вопросов.

Мисс Тэнди отложила журнал и посмотрела на них.

— Конечно, — сказала она с выраженным новоанглийским акцентом. «Из хорошей семьи», — подумал Хьюз. Ему не надо было угадывать, богата ли она. Никто не приходит лечиться в Госпиталь Сестер Иерусалимских, если не имеет наличных больше, чем может удержать в руках.

— Прошу вас наклониться, — попросил он. Девушка склонила голову. Он отодвинул ее волосы. Точно в углублении шеи торчал гладкий шарообразный нарост величиной со стеклянный шарик для прижима бумаги. Хьюз провел по нему пальцем. Казалось, он имел структуру мягкого волокнистого новообразования.

— Как давно это у вас? — спросил он.

— Два или три дня, — ответила она. — Я записалась на прием, как только опухоль стала расти. Я боялась, что это… ну, рак или что-то такое.

Хьюз посмотрел на Макевоя и наморщил лоб.

— Два или три дня? Вы абсолютно уверены?

— Абсолютно. Сегодня ведь пятница, не так ли? Ну так вот, я почувствовала ее, когда проснулась во вторник утром.

Хьюз нежно нажал на нарост. Тот был гладок и тверд, но он не почувствовал никакого движения.

— Болело? — спросил он.

— Я как будто чувствовала щекотку, но ничего больше.

— Она чувствовала то же самое, когда я пальпировал опухоль, — вмешался Макевой.

Хьюз отпустил волосы девушки, позволяя ей выпрямиться. Он пододвинул кресло и начал делать заметки на каком-то найденном в кармане кусочке бумаги.

— Как велика была опухоль, когда вы впервые ее заметили?

— Очень мала. Мне кажется, не больше фасолины.

— Росла ли она все время или временами?

— Похоже, что только ночью. Когда я просыпаюсь мне кажется, что каждое утро она становится больше.

Хьюз старательно нарисовал сложную загогулину.

— Ощущаете ли вы ее нормально? Это значит, чувствуете ли вы ее теперь?

— Как и каждую нормальную опухоль. Но иногда мне кажется, что она двигается, — в темных глазах девушки было больше страха* чем в ее голосе. — Да, это так, — медленно говорила она, — как будто кто-то пробует поудобнее улечься в кровати. Знаете, повертится немного, а потом долгое время лежит неподвижно.