Кристина Генри - Русалка [litres]

– Значит, ты не признаёшь никаких обязательств перед людьми? – спросил Леви.

Конечно же, речь была не о соглашении с Барнумом. Он хотел знать, насколько серьёзно она воспринимает их брак.

– Я люблю тебя Леви, – ответила она. – И я рада быть твоей женой. Но оставаться ещё и русалкой Барнума больше не могу. Давай покончим с этими гастролями, с этими представлениями. Мы с тобой ведь не денег искали на самом деле, а волшебства, новой жизни с чистого листа. С Барнумом нам этого не добиться, нужно действовать самим, постараться друг для друга.

– Мне кажется, ты со мной несчастна, – сказал он. – Знаешь, я давно наблюдаю за тобой, за твоим лицом, что когда-то казалось загадочным, непроницаемым, непостижимым, подобно океану. Теперь тебе не скрыть от меня своих чувств, я понимаю, ты во мне разочарована.

– Леви, меня печалит то, что творится вокруг, а вовсе не ты! – воскликнула Амелия. – Дело не в тебе.

– Я напишу Барнуму, – холодно и как-то отчуждённо пообещал Леви, словно не слышал её слов. – Сообщу ему, что после Чарльстона ты бросаешь гастроли, иначе он закатит истерику из-за расходов на аренду зала и устройство аквариума. Если захочет выставлять русалку, пусть присылает мумию, привезённую Мозесом. В конце концов, мы так и планировали с самого начала, никто и не ожидал встретить настоящую русалку.

– А потом? – спросила Амелия.

– А потом ты будешь свободна – от Барнума, от меня, от человеческой жизни. Можешь отправляться на поиски счастья в свой родной океан. Я готов на всё, лишь бы ты была счастлива.

Амелия не верила своим ушам. Неужели он не понял ни единого её слова? Она вовсе не хотела расставаться с ним, только избавиться от Барнума.

– Я буду счастлива с тобой, – воскликнула она, пытаясь взглядом донести то, что не выразить словами. – С тобой мне так хорошо, ты добрый, всё время стараешься меня развеселить, а когда обнимаешь, душа замирает. Я тебя люблю и никогда не обманывала. Я никогда никому не врала, даже в роли «фиджийской русалки», потому что мне не приходилось повторять ложь, придуманную Барнумом. Так почему ты не хочешь меня выслушать? Почему не хочешь понять?

– Я понимаю лучше, чем тебе кажется, – сказал Леви.

– Нет, просто я задела твоё самолюбие, и от обиды ты решил, как будет лучше для тебя, а тебе станет легче, если мы расстанемся.

– Я напишу Барнуму, – повторил он и вышел из комнаты.

Она бросилась вслед за ним, и он обернулся, услышав в коридоре её шаги.

– Вернись в номер, – велел он.

– Нет, – отказалась она.

– Тише, кто-нибудь услышит, – испугался он, хватая её за руку.

Она вырвалась у него из рук.

– Мне всё равно. Надоело уже притворяться бессловесной. Только попробуй сбежать, я всё равно от тебя не отстану, буду кричать, визжать и закатывать истерику, пока не вернёшься в номер и не поймёшь, как ты мне дорог.

Когда он осознал всю серьёзность её намерений и представил эту суматоху, скандал, толпу собравшихся зевак, его бросило в жар.

– Хорошо, давай вернёмся в номер и поговорим спокойно.

– Если захочу высказаться во весь голос, ты мне рот не заткнёшь.

– Да уж, – рявкнул он – маска напускного спокойствия слетела – и с размаху захлопнул за собой дверь. – Если тебе что втемяшится, пиши пропало. Барнум всё время жаловался, а я только посмеивался, как ты из него верёвки вьёшь, пока сам не оказался в его шкуре.

– Я не твоя собственность, – заметила Амелия. – Ты думал, если я выйду за тебя замуж, то буду твоей, но нет. Я не принадлежу никому – ни Джеку, ни Барнуму, ни тебе, я сама себе хозяйка. Но это не значит, что я тебя не люблю и не хочу остаться с тобой.

– Ты не понимаешь, что такое брак, – пояснил Леви. – «Ибо прилепится жена к мужу своему»… [3] Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей, и будут два одна плоть. (Бытие 2.24) Обычно женщина полагается на мужа, верит, что он лучше знает, как поступить.

Амелия глубоко вдохнула.

– Ты прав. Если ты хочешь жить строго по древним обычаям, мне лучше уйти. Но если… если сможешь меня понять, то я бы хотела остаться. Я хочу быть с тобой на равных, а не твоей собственностью.

Он нахмурился, и она увидела, как на его лице за мгновение промелькнуло столько чувств: гнев, и гордость, и растерянность, и страсть. Осталась лишь глубокая бездонная печаль.

– Мне без тебя не жить, – проговорил он.

Она заметила, чего ему стоило это признание. Пришлось отбросить прочно засевшие в голове ветхозаветные представления о женщине вообще и Амелии в частности.