Виктор Глебов - Фаталист

– Отчего вы так печальны? – спросил он. – Разве вы сто раз не провожали людей на тот свет с величайшим равнодушием? Представьте, что у меня желчная горячка. Я могу выздороветь, а могу и умереть. Старайтесь смотреть на меня как на пациента. В конце концов, разве ожидание насильственной смерти не есть настоящая болезнь?

– Вы написали завещание? – спросил Вернер.

– Нет.

– А если будете убиты?

– Наследники отыщутся сами.

– Неужели у вас нет друзей, которым вы хотели бы послать свое последнее «прости», или женщины, которой вы желали бы оставить что-нибудь на память? – удивился Вернер.

Он был настроен торжественно и печально. Григория Александровича это и забавляло, и раздражало: не очень-то приятно, когда на тебя смотрят так, словно ты уже сыграл в ящик.

– Видите ли, доктор, – сказал он, – из жизни я вынес только несколько идей – и ни одного чувства. Я давно уже живу не сердцем, а головой: взвешиваю свои страсти и поступки со строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, а другой судит его; первый, быть может, сегодня простится с вами и миром навеки, а второй… Впрочем, нам пора ехать. Я не хочу заставлять господина Грушницкого ждать.

Они сели верхом и пустились рысью. Мигом проскакали мимо крепости и въехали в ущелье, по которому вилась дорога, полузаросшая высокой травой и ежеминутно пересекаемая шумным ручьем, через который нужно было переправляться вброд, – к великому отчаянию доктора, потому что лошадь его каждый раз в воде останавливалась.

Солнце едва показалось из-за зеленых вершин. В ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня – он золотил только края утесов, висящих с обеих сторон над Печориным и Вернером. Растущие в глубоких трещинах кусты при малейшем дыхании ветра осыпали их серебряным дождем.

Путь между тем становился все уже, утесы синее и страшнее и, наконец, казалось, сходились непроницаемой стеной. Утренний туман клубился по земле, цепляясь за копыта лошадей.

– Посмотрите, доктор: на скале справа чернеются три фигуры, – сказал Григорий Александрович. – Это, кажется, наши противники?

– Больше некому, – отозвался Вернер.

У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади. Печорин и доктор оставили своих рядом с ними, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где стоял Грушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого Григорий Александрович не знал. Должно быть, это был один из новоиспеченных товарищей Грушницкого.

– Мы давно уже вас ожидаем, – сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.

Печорин молча вынул часы и показал ему.

– Извините. Мои, должно быть, спешат, – пожал плечами капитан.

Полминуты все неловко молчали.

– Мне кажется, – проговорил доктор, – что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и закончить дело полюбовно.

– Я готов, – сказал Григорий Александрович.

Капитан подмигнул Грушницкому, и тот, думая, что противник его трусит, принял гордый вид, хотя до этого его щеки покрывала тусклая бледность. С тех пор, как приехали Печорин с доктором, он впервые поднял на Григория Александровича глаза. В его взгляде было беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.

– Объясните ваши условия, – сказал он, – и все, что я могу для вас сделать… Будьте уверены.

– Вот мои условия, – ответил Григорий Александрович. – Вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…

– Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?! – возмутился Грушницкий.

– Что ж я вам мог предложить, кроме этого? – пожал плечами Печорин. – Посудите сами.

– Мы будем стреляться!

– Как угодно. Только подумайте, что один из нас непременно будет убит.

– Я желаю, чтобы это были вы.

– А я так уверен в обратном, – пристально глядя в лицо противника, проговорил Григорий Александрович.

Грушницкий от его тона смутился, покраснел, а потом принужденно захохотал.

Капитан взял его под руку и отвел в сторону. Они долго шептались.

К Печорину подошел доктор.

– Послушайте, – сказал он с явным беспокойством, – вы, наверно, забыли про их заговор? Скажите им, что знаете их намерение, и они не посмеют… Что за охота?! Подстрелят вас, как птицу! – Он явно нервничал и беспокоился за исход дела.

Григорий Александрович же чувствовал возбуждение и нарастающий азарт. А что, в конце концов, Раевич будет должен ему сто тысяч – при удачном для Печорина исходе дуэли, разумеется. Если же повезет Грушницкому… тогда банкомет заберет его душу. При этой мысли Григорий Александрович вздрогнул, по спине пробежали мурашки. Если еще недавно условия пари казались ему смешны и нелепы, то теперь, после того, как он увидел ночью машину Раевича, стало ясно, что в случае неудачи он, чего доброго, и правда потеряет душу! И она присоединится к тем призракам, что уже заполнили колбы жуткого агрегата, спрятанного в подвале.