Ребекка Десcертайн - И прошёл год [litres]

Договорив, отец полоснул себя ножом по горлу и упал, кровь его смешалась в чаше с кровью матери.

Из центра огненного кольца донесся нечеловеческий вопль. Со всех сторон налетели порывы холодного ветра, задули огонь, и фигура снова скрылась в адском пламени. Земля закрылась, камни возвратились на место, заточив Принца Ада в его огненном царстве. Едва тварь исчезла, воскрешенные ведьмы начали терять силы, и убить их стало намного легче. Калеб, освободившись, обезглавил множество этих старых костлявых старух. Я вырвался из ослабевших рук Прюденс и развернулся, приготовившись биться с Констанс, но они обе бросились в рощу, и двое индейцев, кинувшиеся следом, вернулись через несколько минут ни с чем. Мы добили ведьм, сложили их тела на камни, навалили сверху дров и заново разожгли огонь. Незачем было оставлять тела: если их кто и найдет, то лишь испугается. Я подошел к дрожащему преподобному Пэррису. Он пытался встать на ноги, но не мог. Я подвел его к лошади и помог взобраться на нее. Когда преподобный готов был тронуться с места, я придержал поводья.

– Преподобный Пэррис, что вы скажете людям о том, что сегодня произошло?

– Юноша, я едва верю своим глазам, – проговорил он, отводя взгляд. – Мне нужно вернуться домой и помолиться.

– Я не это имел в виду. Вы же немедленно остановите процессы над ведьмами и будете ходатайствовать, чтобы невинных людей освободили из темницы. Так?

Он кивнул, по-прежнему не глядя на меня.

– Скажите это вслух, – приказал я.

– Я сделаю все возможное, чтобы освободить невиновных, и скажу судьям, что девочки были исцелены по воле Господа. Салем более не прибежище Сатаны.

– Очень хорошо. Безопасной вам дороги, – пожелал я. – Никогда не знаешь, что бродит в темноте.

На лице преподобного промелькнул страх, и он, нетвердо держась в седле, направился домой через луг. Утренний свет пролился на поле боя. Калеб, склонившись над телами наших родителей, читал «Отче Наш». Я встал рядом и присоединился к нему. Индейцы соорудили носилки из веток и еловых лап. Мы уложили на них мать и отца и накрыли их разорванной курткой. Воины пообещали рассказать Королю Филиппу о доблести Натаниэля. Я поблагодарил их за помощь, и индейцы быстро поскакали прочь, не желая, чтобы их застали на территории колонии при свете дня. А мы с Калебом отправились домой.

Ханна встретила нас в дверях. На лице ее читались облегчение (ведь мы остались в живых) и скорбь по нашим погибшим родителям. Мы внесли тела в дом и подготовили к погребению. Мы хотели похоронить их недалеко от дома, а не на деревенском кладбище. На сердце у нас было неспокойно, но одно было ясно: отец хотел бы, чтобы мы продолжали охотиться на зло, живущее в этом мире. Мы говорили об этом с Калебом. Мы спорили о том, когда и как рассказать обо всем сестре, спящей в соседней комнате. Я знал, что она поймет, почему нам следует покинуть Салем и искать тех, кто нуждается в нашей помощи. И хотя я опасался, что ей будет одиноко, я понимал, что она должна остаться дома и убедиться, что преподобный сдержит обещание.

Я оставил ей письмо.

Дорогая Ханна,

когда ты проснешься, нас с Калебом уже не будет здесь. Надеюсь, ты понимаешь, что после того, что произошло ночью, нам слишком тяжело прощаться с тобой. После сражения с салемскими ведьмами мы с Калебом осознали, что все городки и деревни страдают от зла, с которым мы умеем бороться. Как бы нам хотелось остаться с тобой, увидеть, как ты выйдешь замуж, заведешь семью. Нам с Калебом следовало бы поступить так же. Но это будет неправильно и эгоистично с нашей стороны. Мир за пределами Салема нуждается в нас.

Прошу, пойми, что выбор наш был не из легких, и едва ли мать с отцом хотели бы, чтобы ты осталась одна, но ты знаешь, что все это ради благой цели.

Мы надеемся, что Бог дарует тебе долгую и счастливую жизнь. И если мы когда-нибудь вернемся, пожалуйста, пусть в окне для нас всегда горит свет. Ты навсегда будешь в наших сердцах и молитвах. Не бросай латынь: ты в нашей семье самая умная.

Храни тебя Бог.

Твои любящие братья,

Томас и Калеб.

Дин закрыл дневник Натаниэля: это была последняя запись. Конни – это Констанс, тут сомнений нет, но возможно ли, что Перри – это Прюденс, или это уже слишком? Точной карты в дневнике не оказалось, но Дин был уверен, что Конни все эти годы жила в том же доме. Возможно, ей время от времени приходилось затаиться лет на пятьдесят, а потом она снова возвращалась. Поэтому ее долголетию никто не удивляется: неплохой способ скрыть, что ты бессмертен. И теперь, спустя столько лет, Конни снова получила возможность попытаться поднять Люцифера. Как бы ни было Дину горько, но он понимал, что не может этого допустить. Сэм окажется навеки привязанным к ведьмовскому ковену, а выпустить такое зло в мир невозможно. Надо найти способ остановить их.