Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

Боже, храни прошлое , подумал он снова и еще крепче сжал плечи Джада.

Цветы и венки сложили в задней части катафалка. Заднее окно с электрическим приводом плотно закрылось. Луис поднялся на крыльцо церкви, где его ждала Элли, и они вместе пошли к машине. Луис держал дочку за руку, чтобы она не поскользнулась в своих нарядных сапожках с кожаными подошвами. Люди уже заводили машины, готовясь ехать на кладбище следом за катафалком.

– Папа, а почему они включают фары? – спросила Элли. – Сейчас же светло!

– Чтобы почтить память покойной, Элли. – Голос Луиса дрогнул. Он завел двигатель микроавтобуса и протянул руку к кнопке, включавшей фары. – Поехали.

Уже по дороге домой – прощальная церемония прошла в маленькой кладбищенской часовне, могилу для Нормы смогут выкопать только весной – Элли вдруг разрыдалась.

Луис взглянул на нее, удивленный, но не особо встревоженный.

– Элли, ты чего?

– Больше не будет печенья, – проговорила она сквозь слезы. – Она пекла самое лучшее в мире овсяное печенье, я такого больше нигде не ела. Но больше она его не испечет, потому что она умерла . Папа, зачем люди умирают?

– Я не знаю, – ответил Луис. – Наверное, чтобы освободить место для новых людей. Для детишек, как вы с Гейджем.

– Я никогда не выйду замуж, не займусь сексом и не заведу детей! – объявила Элли, расплакавшись еще сильнее. – И тогда я, может быть, не умру! Это ужасно ! Это так г-г-гадко !

– Зато это конец всем страданиям, – тихо ответил Луис. – Я врач, я видел, как люди страдают. Потому и хотел получить работу в университете… Потому что устал смотреть на людские страдания. У молодых часто что-то болит… и болит сильно. Но страдание – это совсем другое. – Он помолчал и добавил: – Хочешь – верь, хочешь – нет, но когда люди стареют, смерть их уже не пугает. А у тебя впереди еще много-много-много лет.

Элли плакала еще долго, потом зашмыгала носом, а потом замолчала. Когда они уже подъезжали к дому, она спросила, можно ли включить радио. Луис сказал, что можно, и она нашла «This Ole House» в исполнении Шейкин Стивенса на WACZ. Вскоре она начала подпевать. Дома Элли сразу же пошла к Рэйчел и рассказала о похоронах; к чести Рэйчел, она выслушала дочь спокойно, благожелательно и сочувственно, хотя Луис заметил, что жена была бледной и задумчивой.

Когда Элли спросила, умеет ли Рэйчел печь овсяное печенье, та отложила вязанье и тут же поднялась на ноги, словно ждала чего-то подобного.

– Да, – ответила она. – Хочешь, прямо сейчас испечем?

– Хочу! – воскликнула Элли. – Можно прямо сейчас, да, мама?

– Можно, если твой папа присмотрит за Гейджем.

– Присмотрю, – заверил Луис. – С удовольствием.

Луис провел вечер, читая большую статью в «Дюкенском медицинском дайджесте» и делая пометки для себя; давний спор о рассасывающихся нитях для швов вспыхнул с новой силой. В относительно узком кругу специалистов, чья работа связана с зашиванием мелких ран, этот спор был таким же извечным и нескончаемым, как и распри психологов о том, что важнее – природа или воспитание.

Луис собирался сегодня же вечером написать разгромное письмо и доказать, что основная идея автора статьи в корне ошибочна, его наглядные примеры притянуты за уши, его изыскания настолько неряшливы, что это уже отдает почти преступной халатностью. Иными словами, Луис собирался – и был настроен весьма решительно – разбить в пух и прах все концепции этого напыщенного идиота. Он как раз искал у себя на полках экземпляр «Хирургической обработки ран» Тротмена, когда Рэйчел заглянула к нему в кабинет.

– Лу, ты идешь?

– Да, сейчас. – Он посмотрел на нее. – Все хорошо?

– Они уже спят и видят десятый сон.

Луис присмотрелся к жене внимательнее.

– Они-то спят, а ты нет.

– Со мной все хорошо. Я читала.

– Точно все хорошо?

– Точно-точно, – улыбнулась она. – Я люблю тебя, Луис.

– Я тебя тоже, малыш. – Луис взглянул на книжные полки и сразу увидел Тротмена. Именно там, где он всегда и стоял. Луис взял книгу в руки.

– Пока вас с Элли не было, Черч притащил в дом крысу, – сказала Рэйчел, пытаясь улыбнуться. – Такая гадость…

– Господи, Рэйчел, мне очень жаль. – Луис надеялся, что его голос звучит не так виновато, как он себя чувствовал в это мгновение. – Представляю твою реакцию.

Рэйчел села на ступеньку лестницы. В розовой фланелевой ночной рубашке, без макияжа, с волосами, стянутыми в хвостик резинкой, она была похожа на ребенка.