Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

– Разумеется, – продолжал Тардифф, – велика вероятность того, что у вашего сына просто очень большая голова для девятимесячного ребенка. Думаю, для начала ему надо сделать компьютерную томографию. Вы согласны?

Луис был согласен.

Гейдж провел ночь в Больнице сестер милосердия, а на следующий день ему сделали общий наркоз. Пока он спал, его голову поместили внутрь прибора, похожего на огромную сушилку. Луис и Рэйчел ждали внизу, а Элли провела день у дедушки с бабушкой, где без остановки смотрела «Улицу Сезам» на новом дедушкином видеомагнитофоне. Для Луиса часы ожидания тянулись долго, и все это время он перебирал в голове всевозможные ужасы и вероятные последствия. Смерть под общим наркозом, смерть в ходе шунтирования, задержка в развитии из-за гидроцефалии, умственная отсталость, эпилепсия, слепота… всякое могло случиться. Полный список катастрофических осложнений можно получить у лечащего врача , подумал он тогда.

Тардифф вышел к ним около пяти часов. Он принес три сигары. Одну он сунул в рот Луису, вторую – Рэйчел (она так удивилась, что даже не стала протестовать), а третью – себе.

– С мальчиком все хорошо. Гидроцефалии нет.

– Зажгите мне эту штуку, – сказала Рэйчел, смеясь и плача одновременно. – Я буду курить, пока меня не стошнит.

Тардифф расплылся в улыбке и поднес огонек к ее сигаре.

Бог берег его для шоссе номер 15, доктор Тардифф , подумал Луис теперь.

– Рэйчел, а если бы у него была гидроцефалия, если бы шунтирование не дало результатов… ты бы все равно его любила?

– Ну и вопрос, Луис!

– Так что ?

– Да, конечно. Я любила бы Гейджа каким угодно.

– Даже если бы он был умственно отсталым?

– Да.

– Ты бы не захотела отдать его в интернат?

– Нет, не думаю, – медленно проговорила она. – С теми деньгами, что ты сейчас получаешь, мы бы, наверное, смогли себе это позволить… в смысле, найти ему очень хороший интернат… но я бы не стала его отдавать, я бы оставила его с нами… Луис, а почему ты об этом спросил?

– Ну, наверное, у меня никак не идет из головы твоя сестра Зельда, – ответил Луис и вновь поразился своей бойкости. – И я подумал… смогла бы ты пройти через это еще раз?

– С Гейджем все было бы по-другому, – сказала Рэйчел и даже почти улыбнулась. – Гейдж был… ну, Гейдж – это Гейдж. Наш сын. Вот в чем разница. Да, это было бы тяжело, но… а ты захотел бы отправить его в интернат? В лечебницу типа «Соснового бора»?

– Нет.

– Давай спать.

– Хорошая мысль.

– Кажется, теперь я смогу заснуть, – сказала Рэйчел. – Хочется, чтобы этот день наконец кончился.

– Согласен, – отозвался Луис.

Чуть позже она сонно проговорила:

– Да, Луис, ты прав… всего лишь сны и химеры…

– Конечно, – согласился он и поцеловал ее в мочку уха. – Спи.

Как будто это был вещий сон.

Сам Луис еще долго не мог заснуть, и луна, глядевшая в окно спальни, была похожа на изогнутую кость.

Следующий день выдался хмурым и облачным, но очень теплым, и Луис вспотел, пока сдавал в багаж чемоданы Рэйчел и Элли и получал их билеты. Он был рад, что ему есть чем заняться, чтобы не зацикливаться на воспоминаниях о том, как он в последний раз провожал семью в Чикаго накануне Дня благодарения.

Элли казалась слегка отрешенной и странной. Сегодня утром Луис уже несколько раз замечал на лице дочери выражение необычной задумчивости.

У тебя разыгрался комплекс конспиратора, приятель , сказал он себе.

Она ничего не ответила, когда ей сообщили, что они едут в Чикаго, возможно, на все лето: сначала вдвоем с мамой, а папа приедет чуть позже. Элли молча доела свой завтрак (шоколадные хлопья-медвежата), а потом молча поднялась наверх и надела платье и туфли, которые ей приготовила Рэйчел. Она взяла с собой в аэропорт фотографию Гейджа на санках и тихо сидела на пластиковом стуле в зале ожидания, пока Луис стоял в очереди за билетами, а по громкоговорителю объявляли вылеты и прибытия.

Мистер и миссис Гольдман приехали за сорок минут до вылета. Ирвин Гольдман был весьма элегантен (и, похоже, нисколечко не вспотел) в своем кашемировом пальто, не очень уместном в такую теплую погоду; он пошел к стойке «Ависа», чтобы сдать машину, а Дори Гольдман осталась с Рэйчел и Элли.

Луис и Гольдман присоединились к ним одновременно. Луис слегка опасался, что тесть разыграет проникновенную сцену «сын мой, сын мой» , но все обошлось. Гольдман ограничился вялым рукопожатием и невнятным приветствием. Быстрый, смущенный взгляд, брошенный им на зятя, подтвердил догадку, с которой Луис проснулся сегодня утром: вчера вечером Гольдман был пьян.