Игорь Безрук - Калейдоскоп [рассказы - СИ]

В дверь неуверенно постучали. Она медленно приоткрылась, и в просвете показалась совершенно седая голова низенького старикашки. Он робко вошел в кабинет, скрючившись, нервно теребя длинными, как у пианиста, пальцами свою пожеванную кепку, потупил глаза и, лебезя, произнес:

— Здравствуйте, Степан Тимофеевич. Вы меня, наверное, не помните, а ведь я вас знавал еще вот таким… — он показал ладонью небольшое расстояние от пола, подобострастно приподнял седые брови и редкие ресницы и улыбнулся.

Сурков его не помнил.

— Вы тогда такой шалун были, — продолжал тот, растягивая губы в улыбке, — такой шалун. Однажды испачкали, простите за откровение, свои шортики, красненькие такие, может, помните? Упали, простите за выражение, в лужу. Плакали сильно. Я вас тогда поднял, поставил на некрепкие ножки ваши, вычистил шортики и сказал: «Беги, малыш». И вы побежали, веселый и радостный такой. И вот аж куда добежали! На самую, так сказать, вершину! (На что он намекает, подумал Сурков.) Чтобы мы, простите за выражение, близкие ваши, знакомые, так сказать, любовались вашими успехами и гордились.

Старик склонил голову в поклоне.

Сурков никогда не видел его прежде, но после такой речи заколебался: может, и правда где-то встречались?

— Я что хотел сказать, простите за выражение. Что все мы, так сказать, друг другу братья. Я вам когда-то помог, теперь вы мне помогите.

Старик поднял глаза, улыбнулся и опять склонил голову.

— Только одна ваша подпись, вот здесь, внизу. Небольшая такая, и всё.

Старик положил бумагу на стол и, пятясь, вышел.

Пиджак молчал. Сурков тоже не знал, что произнести. Он забился в угол и более не подавал признаков своего существования. Так прошло еще два или три посетителя, но и они все, оставив свои бумаги на столе, удалились, и секретарша прекратила доступ в кабинет. Приемный день закончился. Начальнику нужно было отдохнуть. Но кому отдохнуть? Пиджак даже слова не произнес. Сурков тоже. Страх сковал его снова, когда он подумал, в какое ужасное положение попал. Вдруг он решил взять все бумаги со стола, выбежать с ними в приемную, подписать, дать им ход, поступить вопреки злой воле сидящего в кресле. Все же там были документы, от которых зависела судьба многих людей. Теперь, попав в кабалу вещи, он понял, как нужны ему сейчас люди, их союз, их помощь. Но нужен ли он людям? Не дождавшись ответа своей совести, Сурков рванулся из темного угла к столу, протянул было руку к бумагам, но тут же почувствовал, как кто-то обхватил его вокруг талии, прижал к себе и больше не отпускал. Со страшными рыданиями Сурков упал в кресло и, как и в прошлый раз, покорился полностью чужой воле.

Секретарша унесла бумаги неподписанными.

Степан Тимофеевич Сурков заболел. Он остался дома и не выходил на работу, сказав жене, что взял больничный. Теперь-то наверняка всё уладится. Его бросятся, разыщут, поймут и освободят от ненавистного плена. Однако прошел один день, второй, третий, а за Степаном Тимофеевичем так никто не приходил, никто ему не звонил, никто о нем не беспокоился. Он уже забросил книги, перестал смотреть телевизор. Его мучила загадка происходящего там, на работе, в его мрачном кабинете.

За последние дни он сильно исхудал, потух, перестал даже чистить зубы. Постоянные размышления, мучившие его, заподозрили жену. Но на её расспросы он отвечал лишь «да» или «нет», а то и вовсе не отвечал. Раз, не выдержав, позвонил на работу и, услышав в трубке голос Лины Павловны, расстроился до слез. Он думал, что она обрадуется ему, услышав знакомую речь, но секретарша, на удивление, не узнала его. Мало того, она привычно произнесла:

— Степан Тимофеевич занят.

«Как так? — удивился Сурков. — Я нахожусь дома и вместе с тем на работе? Такого не может быть! Может, я, который есть, не я? А тот, другой — это Сурков Степан Тимофеевич? Тогда кто же я?»

Он обхватил голову дрожащими руками, упал на подушки, и горький стон вырвался из его груди. Всё было против него. Против его воли и желания. Утомленный постоянным нервным напряжением, Сурков заснул. Во сне ему приснилась та «цыганка» с большим бюстом. Как и раньше, он не отрывал от него глаз и откуда-то из темноты доносился голос: «Приди ко мне, приди. Я тебя жду…»

Приняв сон, как знамение, Сурков оделся, выскочил на улицу и, поймав такси, поехал в контору. Там он стремительно ворвался в свой кабинет, чем сильно удивил Лину Павловну, схватил пиджак и также молниеносно выбежал. Не помня как, он оказался в поезде, мчащемся на юг, затем в городе, где отдыхал и, наконец, на улице, где должен был находиться тот злосчастный магазин.