Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

«Но что было потом?» – мучительно пыталась вспомнить Бану. Ей тогда стало так плохо, что пришлось сесть, её трясло – так её трясло только раз в жизни, когда в городе случилось сильное землетрясение, а Бану тогда была маленькая. Вроде бы Веретено со сконфуженным выражением на хорёчьей физиономии увело разбушевавшуюся мать Зейнаб в свой кабинет и долго с ней о чём-то говорило. Когда они вышли, её лицо уже не выглядело так, словно вот-вот лопнет. А потом урок продолжался как ни в чём не бывало. И на следующем занятии никто не вспоминал о скандале, хотя ожидать можно было того, что о нём будут говорить ещё несколько поколений сальсеро. «Как я могла об этом забыть?» – недоумевала Бану. Она рассказала эту историю Лейле.

– Хм. Если бы обо всём забыла только ты, я бы сказала, что у тебя произошла избирательная амнезия в результате психологической травмы, полученной вследствие забытых событий.

– Красиво глаголешь.

– Но я почему не помню? И остальные как будто тоже не помнят, да?

– Помилуй! Ты можешь себе представить, что они всё помнят и не болтают об этом из деликатности?

– Нет. Сейчас это должен был обсуждать весь город. Он нас всех загипнотизировал!

– На это нужно больше двух извилин.

– Да у него их как минимум пять! Одна отвечает за шаг вправо, другая – за шаг влево, ещё две – шаг вперёд и назад, и одна – поворот! – быстро подсчитала Лейла.

– И одна хватательная.

Лишившись юного, хотя и несколько дряблого мяса Зейнаб, Веретено снова начало одаривать Бану своим вниманием, но она чувствовала себя выпотрошенной, и даже на радость ей не хватало сил. Она никак не могла побороть в себе смутное чувство брезгливости, потому что страхолюдный образ Зейнаб вставал перед ней всякий раз, когда она видела Веретено. Учитель чувствовал – что-то не так, но его лёгкой натуре было не понять, что именно.

– Почему у тебя такое лицо всё время? Как будто у тебя дома дети голодные плачут? Что случилось?

– Однажды я забыла кое-что очень важное.

– Это что ты забыла?

– Я не знаю. Я же забыла.

Веретено закружило её в танце, и выражение его лица осталось непроницаемым.

– О, я вспомнила! – Бану сымитировала озарение и отошла от него. – Я вспомнила то, о чём все забыли. И это очень неприятная вещь. Она причиняет мне невыносимую боль.

– Какие неприятные вещи ты говоришь. – Его голос стал хриплым, и он попытался поймать взгляд Бану, но это ему не удалось. – И что же вы вспомнили?

– Так, ничего.

– Не мучай меня! Скажи!

– Вам я ничего говорить не буду! – неожиданно даже для самой себя окрысилась Бану и, едва сдерживая слёзы, убежала в раздевалку.

Придя домой, она разыскала в интернете другую школу сальсы. Эта школа тоже находилась в центре города, всего в двадцати минутах ходьбы от дома Бану, и отзывы о ней были очень хорошие. «Пусть тоже поревнует», – думала Бану, нажимая кнопку Like. Когда она пришла на сальсу в следующий раз, сразу несколько человек подкатились к ней с вопросами: уж не собирается ли она переметнуться в стан врага?

– Да, – небрежно отвечала Бану, так спокойно, словно говорила о погоде. – Вот думаю перейти туда. Мне по времени удобнее там.

– Как так?! – в священном негодовании вскричала Эсмеральда. – Наш Учитель в тебя всю душу вложил!

– Он вложил в меня так много души, что я начала бояться, как бы его души не оказалось во мне больше, чем моей собственной.

Это шокирующее известие долетело до Учителя раньше, чем Бану успела переодеть туфли.

– Что, хочешь бросить нас? – Бану вошла в зал, и Веретено поспешило к ней, оскалив мелкие зубки в попытке изобразить улыбку.

– Да, – всё тем же лёгким светским тоном ответила Бану. – Думаю, в другой школе мне будет поспокойнее. – И она бесстрашно посмотрела в его ещё больше потемневшие от гнева глаза. – К тому же оттуда ушла Зейнаб. Помните её? Я думаю, для них это невосполнимая потеря. Но, надеюсь, моя скромная персона позволит им пережить утрату такой великой танцовщицы, как…

Она не успела договорить. В углу зала раздался страшный хруст, как будто ломались чьи-то гигантские суставы, и крайнее зеркало почернело от густой сетки трещин, расползшейся по нему, а затем задрожало и водопадом обрушилось на пол. Паутина разлома перекинулась на соседнее зеркало и дальше, зеркала одно за другим оглашали серебристым звоном зал, рассыпаясь на тысячи мелких осколков, которые разлетались по всему полу и лежали на нём, подобно алмазам в волшебной пещере. Оцепенев от удивления и страха, Бану наблюдала этот зеркальный исход и, даже когда затих звон последнего упавшего осколка, не смела пошевельнуться. Веретено хладнокровно смотрело на две опустевшие стены, зал уменьшился в четыре раза. Ученики вяло топтались на местах, не зная, как быть.