Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

В этот момент на Гюнай напала какая-то одержимость. Первым делом она зашла в Facebook и поменяла статус «замужем» на «в свободных отношениях». Затем со злобным удовлетворением удалила все фотографии, на которых была вместе с мужем. Потом зашла на профиль Халила, который в своё время дал жене свой пароль, чтобы показать ей свою благонадёжность, поменяла его семейное положение на «всё сложно» и устроила совместным фотографиям всё ту же Варфоломеевскую ночь. Не прошло и пяти минут, как Халил, который тоже искал утешение в сети, ворвался в спальню с воплем отчаяния:

– Ты зачем нас позоришь, дура?! Ты что, сошла с ума?

Тем временем нашлась пара идиотов (или просто откровенных и честных циников), которые успели поставить «лайк» демонстративной смене семейного положения, и ещё несколько нетактичных людей, которые начали его комментировать и задавать глупые вопросы. Халил схватился за голову. Телефон Гюнай тем временем уже разрывался от звонков подруг.

– Что ты творишь?!

Окончательно обезумевшая, словно её околдовали, Гюнай лихорадочно кидала свои вещи в объёмистый чемодан, недавно купленный для будущего совместного отдыха, которого оба очень ждали. Ребёнок путался под ногами и хватал её нижнее бельё, а Халил стоял на месте и тупо таращился на жену, собравшуюся уходить. На него внезапно навалилась сонливость. Ему захотелось остаться одному и спать, спать, спать. Никакой работы. Никакой жены. Никаких обязательств.

– Памперсы положи, – машинально напомнил он.

– Щаз, – в несвойственной ей манере ехидно отозвалась Гюнай и позвала повелительно: – Сын! – Наклонившись, она поцеловала его в макушку. – Веди себя хорошо.

И она повезла чемодан к выходу, мимо свекрови, которая стояла у стола, скрестив на груди руки, и смотрела на Гюнай с непередаваемым выражением ненависти, удивления и уважения. Не говоря ни слова, Гюнай закрыла за собой входную дверь.

– Я сразу поняла, что она шизофреничка и змея подколодная, – не преминула подытожить мать Халила, – как только услышала её вкрадчивый голос.

Халил долго безмолвствовал, а потом ошарашенно спросил:

– А что я сделал?

Вечером, открыв варенье, мать Халила увидела, что оно всё насквозь испорчено плесенью. Она вскрыла остальные банки, и в каждой либо росла пушистая зелёная плесень, либо копошились маленькие коричневые черви.

Праздно сидя на скамейке в пустом коридоре – час был слишком ранний для танцев, – Бану жаловалась Кафару на судьбу, принуждавшую её танцевать бачату на сцене.

– Всё равно что прилюдно любовью заниматься, честное слово! Я же не Саша Грей!

– Кто такой Саша Грей?

Бану посмотрела на него озадаченно.

– Ты какой-то не от мира сего.

Кафар заметно погрустнел, и Бану смилостивилась.

– Не такой, а такая. Это известная порнозвезда. – И упреждающе уточнила: – Её все знают. По всему интернету про неё шутки гуляют, неужели ты не видел?

– Я… редко захожу в интернет. – Кафар совсем скис.

– Какой ты молодец! – подбодрила его Бану. – Значит, у тебя есть голова на плечах.

– Хочешь потанцевать бачату со мной?

Он был костлявый и казался невесомым. Бану представила себе, как их кости будут клацать друг о друга, и улыбнулась.

– Ну давай.

Кафар долго выбирал диск с музыкой и наконец нашёл бачату, которую Бану никогда не слышала ни на занятиях, ни на вечеринках. Это не была бездумная весёлая песенка, которые так любило Веретено, скорее в ней чувствовался даже некоторый трагизм, мысль, страсть. Кафар взял Бану за руки так бережно, как будто она была сложена из бумаги, и вёл так же осторожно, но потом разошёлся и повёл уверенно, словно стоял за штурвалом корабля. Внезапно Бану поняла, что ей легко, так легко, как не было ни с одним из партнёров, и, хотя Кафар исполнял незнакомые движения, она ни разу не запнулась и даже не задумалась о том, как нужно танцевать. Он оказался совсем не таким костлявым, как она думала, а мягким, даже немного зыбким. Они кружились, слившись с музыкой и друг с другом, и его колени были её коленями, его руки заканчивались там, где начиналась её талия, ей передавались его колебания, и она продолжала их с умноженным пылом, словно резонатор для камертона. Волосы Бану взлетали и падали, когда Кафар поворачивал её или наклонял до самого пола, под которым замерли мыши, прислушиваясь к звукам и вибрациям. В эти мгновения Бану поняла, что бачату можно танцевать хорошо, если настроиться на чувства своего партнёра и довериться ему полностью, а Кафар очень располагал к этому.