Чад Луцке - О приютах и мухах

Я поднимаюсь с кровати и подхожу к календарю, который висит у меня на стене. Ему уже четыре года, но я каждый год вычеркиваю старые даты и подправляю их. Получается путано, но я его отладил. Папа привез этот календарь из Флориды, когда ездил в командировку. Он знал, что мне всегда хотелось в 'Мир Уолта Диснея', и, наверное, считал календарь лучшим подарком, помимо поездки туда. На каждой странице тут яркие и красочные изображения замка, 'Космической горы', Эпкот-Центра, Дома с привидениями и полдюжины разных персонажей, включая самого Микки.

Я беру маркер с комода, открываю его и вычеркиваю в календаре первое июня. До ежегодного конкурса произношения слов по буквам в Магуайрской начальной школе осталось пять дней. Я ждал его целый год. Это будет мой последний год в этой школе, а значит, я приложу все усилия, чтобы занять одно из призовых мест. Когда папа умер, я порылся в коробке с его старыми вещами, и в ней оказались какие-то трофеи, призовые ленточки и значки, которые он выигрывал за свои фотографии и за успехи в боулинге.

Я никогда не увлекался спортом и не знаю, что нужно, чтобы сделать достойное фото. Я в основном читаю и иногда даже пишу собственные истории. Готовясь к конкурсу, я за этот год прочитал больше, чем за всю жизнь. Даже начал читать книги, которые с трудом понимаю, такие, что не достанешь в школьной библиотеке, — я покупаю их подержанными в 'Крикеттс', по четвертаку. Иногда читаю даже словари. Иногда. Весь этот год я получал пятерки с плюсом за каждую контрольную по правописанию. Если бы папа мог увидеть меня в среду там, на сцене, он бы прыгал от радости среди остальных родителей, выкрикивая мое имя, может даже со слезами на глазах. А может быть, и мама тоже. Может быть.

После того, как папа умер, тетя Санни часто говорила, что он наблюдает за мной сверху. Я никогда во все это по-настоящему не верил и до сих пор не верю. Но мысль приятная. Признаюсь, раз или два я пытался убедить себя, что он правда за мной наблюдает, одобрительно кивая. Знаю, он бы гордился, если бы я выиграл конкурс или хотя бы попытался это сделать.

В прошлом году я перенервничал и не записался на конкурс. И, скажу я вам, это чувство ни с чем не сравнишь: хочешь чего-то очень сильно, но отказываешься, когда уже почти этого добился, так и не узнав, что из этого могло бы выйти. С тех пор я об этом сильно жалею. Даже если бы я запнулся на первом же слове, стоя на сцене перед всеми моими товарищами и их родителями, это все равно не сравнилось бы с тем стыдом, который я испытывал из-за того, что ушел, даже не попытавшись. Я пообещал себе, что такого больше не повторится, и в этом году записался, как только о конкурсе объявили.

Мама не поддерживает мое увлечение чтением; она говорит, что это пустая трата времени. Какое занятие она таким не считает, мама не объясняет, а только с неодобрением перечисляет все, чем занимаюсь я. Она говорит, что наша семья проклята и если я планирую стать кем-то еще, кроме как заводской крысой, то меня ждет жестокое разочарование. И после пропуска прошлогоднего конкурса я начал ей верить.

Я смотрю на Ингрид. Она и не шелохнется. Просто лежит, свернувшись у меня на одеяле и прикрыв нос лапой, глядит на меня. Как я уже сказал, это на нее не похоже. Она спала со мной всего один раз. Мама не могла найти свою бутылку водки — или просто напрасно думала, что та вообще у нее осталась, — а это было пасхальное воскресенье, и магазины не работали. Поэтому всю оставшуюся часть дня — и весь вечер — она провела в полупьяном состоянии, злая как черт. Срывалась даже на Ингрид, несколько раз ее пнула. Ингрид провела ночь у меня в ногах, затаив обиду и тихонько дрожа, как с ней обычно бывает во время бури. Я надеялся, что после всего этого мама на следующий день проснется с пониманием: ее пристрастие к выпивке стало проблемой. Но этого не случилось. Ни капельки она не поняла. Наоборот, на следующий день мама выпила больше обычного, чтобы возместить недостаток. И лелеяла свой стеклянный идол, будто это был новорожденный Иисус.

И если для Ингрид в ту ночь попасть под горячую руку было внове, то для меня это дело привычное. Ложиться спать с синяками, покрасневшей щекой или звоном в ушах мне случалось по меньшей мере раз в неделю, а иногда и по два-три, в зависимости от количества выпитого и того, показывался ли я маме на глаза, пока она была в сознании.

Бьет меня мама всегда по ночам. А иногда, очень поздно, она встает с кресла, когда я уже давно сплю, и извиняется единственным способом, который допустим для ее пьяной гордости: подогревает черничные 'Поп-тартс' [2], мои любимые. Я просыпаюсь, чтобы пойти школу, и вижу парочку печений, поджаренных и несколько часов как остывших, аккуратно уложенных на бумажную тарелку в центре стола. Единственное блюдо, что она вообще 'готовит'. Признаюсь, иногда я назло разламываю их на куски и скармливаю Ингрид, которая лежит у мамы на коленях, пока та спит. А потом иду в школу голодный и обиженный.