Анна Старобинец - Резкое похолодание. Зимняя книга [сборник litres]

– Извините. Но я лучше пойду. Пожалуйста, ключ. – Я протянул руку.

Она перестала смеяться. Черненькие сощуренные глазки – она почему-то все время их щурила – заблестели, забегали.

– Никуда ты не пойдешь! – сказала она визгливо и топнула ногой. Короткой некрасивой ногой в тапке с зайчиком.

– А почему, собственно? – спросил я.

С сумасшедшими ведь как? Нужно просто понять их логику. Понять их логику и говорить с ними в рамках этой самой логики…

– Потому что тебе заплатили вперед.

Вот те раз. А логика у нее не такая уж сумасшедшая…

– Тебе мама заплатила вперед. И ты должен меня развлекать. Даже если я тебе не нравлюсь, – она обиженно надула губы.

– Ваша мама?

– Ну да, мама. А кто же еще? Папы у меня нету. И перестань говорить мне «вы».

Она снова топнула ногой.

– А ваша… э-э-э… хорошо, твоя мама – это случайно не та бабуля в кроличьем полушубке, которую я сейчас встретил в подъезде?

– Моя мама молодая! – взвизгнула тетка. – Она в полушубке ушла, да! Но она молодая! И красивая!

Так, ну теперь все, кажется, встало на свои места. Две сумасшедшие одинокие бабы. Возможно, действительно мать и дочь. А почему нет? Это наследственное… Впереди – тоскливый рождественский вечер. Захотелось праздника. Ну, а кому не хочется праздника? Они вызвали Деда Мороза. Дед Мороз пришел. Потом старая ведьма… пожилая женщина «ускакала». А эта осталась. И хочет, чтобы я… Чтобы я…что?

– Ну, хорошо. Вы мне заплатили. И чего же вы… чего ты от меня хочешь?

– Как чего? Ты же Дед Мороз? Вот и устраивай мне праздник.

Ну вот, значит, я прав. Человеку просто нужен праздник. А почему, собственно, нет? Хочет получить невинное удовольствие – за собственные, опять же, деньги. Она, наверное, совсем одинокая, бедняжка. Хочет побыть маленькой. И заплатила, стерва, вперед…

– Ну, здравствуй, здравствуй, деточка! – заголосил я привычным басом. – Тебя как зовут?

– Я же сказала – Леночка. – Она еще больше окрысилась.

– А я Дед Мороз! Подарочки принес!

Господи, какой бред…

– А вот скажи-ка: слушалась ли ты маму?

– Слушалась.

А глазки-то у нее все бегают, бегают… Может, надо бригаду из психушки вызвать, а не ерундой тут заниматься?

– А слушалась ли ты папу?

– У меня нету папы. – Тетка ухмыльнулась как-то недобро.

– А учила ли ты уроки?

– Учила, учила.

Какие же у нее противные глаза…

– Ну, тогда получай!

Я наклонился над мешком, порылся в нем, вытащил оплаченные – ею же, ею же! – заранее подарки: набор шоколадных конфет, какую-то пеструю шмотку в прозрачной упаковке и мягкого плюшевого щенка.

– Ой, спасибо! – Она выхватила «подарки» у меня из рук.

Растерзала шуршащий полиэтиленовый пакет, вытряхнув оттуда дурацкое синтетическое платье в мелкий цветочек, потом прижала к груди щенка, тут же отбросила его, открыла конфеты, засунула сразу несколько себе в рот. Неприятно зачавкала.

– Проходи, – сказала, давясь слюнями; коричневая шоколадная жижа вытекла из уголка ее рта и потекла по подбородку.

Я машинально стал расстегивать дедморозовский костюм.

– Нет, ты что!? Не снимай шубу! Ты же Дед Мороз. И сапоги можешь не снимать… Пойдем.

Гостиная как гостиная. Немного унылая, с массивной советской стенкой и с этими дурацкими резиновыми обоями под кирпич, но ничего такого ужасного. В углу – наряженная елка. В ведре.

– Ну, деточка! Как будешь встречать дорогого гостя? Может, ты…

– Я тебе сейчас стихотворение расскажу. Я его сама сочинила. Оно, правда, было для Снегурочки… А потом мама сказала, что и Дед Мороз, и Снегурочка – это будет слишком дорого. Так что… Но я все равно расскажу, ладно?

– Конечно, деточка! Я тебя внимательно слушаю!

Она вдруг куда-то выбежала. Через пару секунд вернулась с табуреткой, поставила ее в центре комнаты и взгромоздилась сверху. От нее остро пахло застарелым потом – под мышками, на идиотском розовом платье темнели мокрые пятна…

Я тоже весь взмок – в комнате действительно стояла страшная духота, как в парной; возможно, это из-за чертовой резины на стенах… А я к тому же был в шубе. Сладкий запах хвои и шоколада разливался в воздухе – меня начинало подташнивать.

– Ты слушаешь? – спросила женщина.

– Да-да, конечно.

Она уставилась своими безумными сощуренными глазами в стену и громко, гнусаво, нараспев заголосила: