Шелли Джексон - Путь избавления. Школа странных детей [litres]

Я вижу ее! Это она! Сомнений быть не может! Острые плечики, слегка наклоненные вперед, торчащий подбородок, жесткие черные волосы, стянутые в два хвостика; лента на левом почти развязалась…

Нет, так не пойдет. Я пытаюсь поймать ее словами – «Вот же она!», «Я ее вижу!», «Эй!» – но она неуязвима для моих словесных капканов, лишь она одна в этом мире, собранном из фрагментов, не подчиняется мне, а может, я просто утратила талант плести историю или никогда и не владела им в той мере, как мне казалось. А может, я просто больше не верю в собственную ложь или во все эти вещи, или дело в другом, в том, о чем я еще не думала.

Но вот же она! Я вижу ее прямо перед собой!

Нет, я снова солгала. Это мешок с песком на проезжающей мимо телеге; игра света в густом кустарнике, ветви которого треплет ветер; стая птиц или летучих мышей, пчелиный рой или стадо пятнистых антилоп, каждая из которых чуть отличается по цвету, как пятна краски, сложившиеся в случайный узор, который – тоже случайно – оказался похож на фигуру девочки, присевшую на корточки, чтобы рассмотреть что-то на земле. Она никуда не торопится, затем встает, пробегает еще немного, используя эти самые слова как камушки, на которые наступает, чтобы не увязнуть в болоте; под ее весом они слегка проседают в болотной жиже, слегка пружинят под ее ногами, но она совсем легкая, совсем ничего не весит, и не успеваю я закончить это описание, как она уже перепрыгивает на следующий камень, а вокруг меня начинает клубиться белая пыль. Девочка снова впереди, свет падает на нее, и она сама становится светом; она – не я, она – не я. Вот что мне в ней нравится: она – не я, а может, все-таки я; а может, я тоже не я. Вздымается белая пыль. Небо нависло над горизонтом. Ноги вязнут в соусе из размякшей бумаги; бумажный ветер бьет в лицо, пыль забивает рот, глаза, обволакивает кости. Даже если я скажу, что вижу ее, разве смогу я в это поверить?

Я сажусь.

И мне сразу кажется, что я сижу очень долго.

Я уже не прибегаю к избитым уловкам: если говорить о времени, оно начнет течь, как обычно, и так далее, и тому подобное.

Откуда-то выскакивает белая кошка и садится рядом, а затем прыжками убегает прочь; прозрачные кончики ее длинных ушей в свете из неизвестного источника сияют оранжевым, как хурма.

Иногда мне кажется, что до меня доносятся чьи-то слова; этот кто-то говорит, что все случившееся было жестоким и бессмысленным, и поэтому имеет ценность. В этих словах есть правда. Но я не уверена, что имеется в виду под «всем случившимся». Хотя может, это и не важно. Может, я не ошибусь, решив, что «всё» значит всё .

Впрочем, вряд ли это так.

И остается вопрос, что имеется в виду под словом «ценность».

Еще одна любопытная мысль: мертвые не говорят, и все слова, которые они якобы произносили, обращаясь ко мне все эти годы, на самом деле были произнесены мной. Я говорила сама с собой. Естественно, эта догадка тревожит меня. Но вместе с тем меня успокаивает мысль о том, что если говорю только я и больше никто, значит, нет никаких причин верить всему, что я слышу. Я умею лгать, в чем я не раз могла убедиться. Но меня смущает тот факт, что я использую одно утверждение, чтобы опровергнуть его же.

Вслед за предыдущей мыслью приходит следующая, лишь немногим отличающаяся от нее: что если все это было обманом, чистым обманом с самого начала, и по этой самой причине – истинно?

Если бы я могла поверить в эту теорию (и неважно, понимаю я ее или нет), я бы нашла в ней некоторое утешение, но и в ней меня кое-что смущает. Ведь я могла бы придумать множество подобных сентенций, и ни одна из них ничего бы не значила: например, я могла бы назвать себя жестокой и именно поэтому доброй; заявить, что я не существую, и это самое убедительное доказательство моего существования; что я никогда не достигну задуманного, и это моя единственная надежда, и так далее, и тому подобное. Думаю, логику ты уловила.

То, что я могу сказать все это, вовсе не значит, что это неправда.

Или значит?

Что-то мне нехорошо.

Нехорошо, что за абсурд. На самом деле я уже ничего не чувствую. Чувства ушли вместе со словами. Ушли непокорные, коварные и льстивые подчиненные; отчаянные деяния, чудесные спасения, наводнения, пожары, кровопролития. Кажется, я подошла к концу своей последней истории. К тому самому месту, где все должно закончиться. История эта очень проста; ты ее знаешь. Все знают. Она заканчивается так: я умираю.

[ помехи ] Я умираю. [ помехи ]