Максим Кич - Большой дом [СИ]

— Это ты не понимаешь. Ты хочешь, чтобы все мои друзья хорошими были. А они не хорошие. Они просто мои друзья. Такие, какие есть. Я знаю, что они разное делали. Но я их не за это люблю. Мы, мама, не любим людей за то, что у них плохого нет. Так ведь нам любить будет некого. Мы друзей любим за те мгновения, когда во всём мире не остаётся никого кроме них. И они встают, потому что знают, что некому больше это сделать. Я их всех давно простил за всё прочее. И если я тебе дорог, ты тоже их прости.

— Ты ведь понимаешь, что мы через всё это тоже прожили? Что у нас тоже такие «друзья» были? — спросила мама.

— Наверное, — пожал плечами дядя Фёдор, — но вам же не обязательно жить ещё и за меня, правда? Я, может быть, сам разочаруюсь и расстроюсь. Но это я сам буду, без вашей помощи. Я ведь не прошу меня жить научить. Я прошу помочь там, где я сам не умею. Вот вы уже решили, кого из моих друзей убивать будете, а как нам всем отсюда выбраться — не придумали!

— Да ладно, — хмыкнул кот, — вот вам лишь бы драматизма развести.

И, вкратце, рассказал про тр-тр Митру.

— Значит нам надо на почту идти, искать адресную книгу! — оживился папа.

— Я, в том, что не права, признаваться не умею. Так что мне, кот, проще будет твою шкуру на барабан натянуть. Но я этого делать не буду, потому что я своего сына расстраивать не хочу. А ты, папа, с дядей Фёдором останешься трактор чинить, — распорядилась мама, — кота тоже прихватите, он у нас, похоже, большой знаток электротехники, а до почты я и сама прогуляюсь.

И она, подобрав своё оружие, пошла. С ней, на всякий случай, Ирвен отправился, а за ними всеми корова Мурка увязалась.

По дороге корова ненавязчиво Ирвена от мамы оттёрла и сказала:

— Разрешите-ка вас Римма… как вас по отчеству?

Мама особо не удивилась. С ней, когда ей надо было, разговаривало даже то, что по определению даром речи не обладало. А вот Шарик-Ирвен очень удивился.

— Мурка, ты что, разговариваешь?

— Не с тобой, мизогинный ты свинокобель! — прошипела Мурка.

Ирвен аж присел.

— Я вообще-то того, демон.

— Вот именно, порождение патриархальных верований, напрямую ассоциирующих знание и власть с мужским началом и, тем самым, легитимирующее андроцентрический нарратив.

Демон прокашлялся.

— Я, конечно, по интонации понял, что ты в виду имеешь, но вот…

— Заткнись, короче говоря… — отрезала Мурка и повернулась к маме, — в общем, очень мне надо с вами поговорить. Иначе наша история тест Бекдел-Уоллес не пройдёт.

— Замечательно, — отстранённо ответила мама, — и что от меня требуется?

— Как минимум, выслушать. Женских персонажей в истории — меньше двадцати процентов, не представлены этнические меньшинства и трансгендеры, не раскрыта интимная линия между почтальоном Печкиным и профессором Сёминым, половина женских персонажей является жертвами насилия, и автор растушёвывает сам акт насилия якобы сюжетной необходимостью, тем самым оправдывая его.

— Самое глупое, что можно было придумать, — заметила мама, — это пробивать коровой четвёртую стену.

— Именно! — радостно подтвердила Мурка, — насилие над животными! Я уже говорила, что я — веганка?

— Вопрос с гендерной предвзятостью будем считать закрытым, — сухо отрезала мама, пальцем проверяя заточку Кремлёвского Скальпеля, — а то женских персонажей тут может ещё меньше остаться.

Тем временем, они к почте пришли. Сейф нашёлся там, где сказал Печкин. И код к замку подошёл. И даже адресная книга внутри оказалась в целости и сохранности.

А тут и папа с дядей Фёдором и котом подоспели:

— Мы тр-тр Митру починили! — радостно заявили они.

На улице обречённо прокричала курица.

— Жаль только Печкина починить не удастся, — печально добавил дядя Фёдор.

— И правильно, — говорит Шарик. — Он такой вредный.

— Вредный он или не вредный, не важно. Без него мы, может быть, у нас вообще ничего бы не вышло.

— А я проблемы совсем не вижу, — выступил папа, — он ведь почтальон местный. Значит он связан с почтовым отделением. Мы его сейчас запросто обратно запросим. Тем более, что срок возврата ещё не истёк. Нам бы только найти его характеристический вектор…

Мурка издала невнятный хрюкающий звук и исчезла. Через пару минут она вернулась с конвертом в зубах.

Папа принял конверт, сорвал сургучную печать, ознакомился с содержимым вложенного письма и, хмыкнув, принялся за дело.

В служебном помещении, у дальней стены, грузовой лифт находился. Он был зелёный и железный, чем-то похожий на печку. Папа, сверяясь с письмом, повозился немного с тумблерами и нажал на большую прорезиненную кнопку. Лифт загудел. Дверцы распахнулись и на пол кубарем вывалился почтальон Печкин.